Он страстно рассказывал мне, что он человек маленький, всего лишь хозяин небольшой транспортной конторы, а по сути, он пролетарий и ненавидит эксплуатацию, особенно когда встречает ее в России, которая раньше казалась ему страной сбывшейся мечты трудящихся всего мира. Но еще больше, чем эксплуатацию, он ненавидит обман, когда под знаменами коммунизма и интернационализма некоторые занимаются грязными делишками! То был явный камешек в огород Мары. Оказывается, не так уж ладно они сотрудничали. И не воспользоваться этим было бы глупо.
— Тогда давай займемся туризмом! — предложила я. — Привози к нам в Россию туристов — разумеется, лишь настроенных прогрессивно. У нас, в стране трех, а теперь уже, кажется, четырех революций, есть что показать!
— Верно! — Роже вскочил с кровати, на которую мы, увлекшись разговором, случайно присели. — Прогрессивно настроенные люди всего мира должны видеть Смольный и квартиру Ленина!
— И не только это! — добавила я. — У нас есть много другого, не менее удивительного.
Однако, уехав во Францию, Роже как-то заглох, а когда я звонила ему, разговаривал как-то испуганно и отрывисто. Между тем идею турагентства я понемногу раскручивала — то было время, когда шустрым людям можно было все. Идея развала крупных организаций на мелкие родилась в чьей-то умной голове — так развалился и гигант «Интурист», — а иностранцы хотели к нам ехать, и кто-то должен был их принимать. Только Роже все никак не проявлялся, а мне почему-то казалось, что он и люди его партии должны ездить к нам чаще. Наконец я позвонила и просто сказала, что лечу в Париж, чтобы увидеть его. В ответ из трубки донесся какой-то странный клекот — то ли смех, то ли рыдание, то ли просто он чем-то подавился от неожиданности.
Он встретил меня в аэропорту Шарль де Голль, среди роскошных витрин... и это, пожалуй, была единственная роскошь, которую я видела в ближайшее время вблизи. Затем роскошь мелькала лишь вдали: шикарные улицы, женщины, выходящие из сверкающих ресторанов... Нам, коммунистам, все это ни к чему.
Он провез меня через весь блистающий Париж в суровый рабочий квартал на северной окраине, в низкоэтажный и обшарпанный «красный пояс» Парижа. Чтобы оправдаться, зачем он меня сюда завез, Роже, зверея, показал даже свой партийный билет... ну, перед этим действительно трудно устоять.
Затем на какой-то промышленной улице мы подъехали к двухэтажной мыльнице, называемой отелем, похожей на дома быта, какие строили у нас на окраинах в семидесятые годы.
— Я заказал тебе отель, — пышно выразился Роже, выволакивая мою сумку. Стало быть, дома у него, где он живет якобы только с дочерью, побывать не удастся.