Однако восторг мой при виде этой роскоши (два ободранных кресла в холле) был настолько неподдельным, что Роже растаял и, проведя меня в комнатку под самой стрехой, где приходилось сгибаться, торжественно объявил, что он заедет за мной вечером, ровно в восемь, и мы пойдем в ресторан. Ура!
Вечером он действительно пришел расфранченный, я тоже, не ударив в грязь лицом, надела платьице от Лагерфельда. Ресторан, увы, оказался неподалеку — и примерно в такой же «мыльнице», как гостиница. Ресторан назывался «Рио» и оказался бразильским: там было тесно и шумно, причем большинство посетителей оказалось бразильцами, и, глядя на лилово-шафранные щеки Роже, я вдруг заподозрила: а не бразилец ли он? Так и вышло. Скромность стола — в основном вегетарианского — Роже восполнял обилием эмоций... Да — он бразилец, бразилец, бразильский политический беженец во Франции, в этой чужой, в сущности, стране (блеснула слезинка). Родители его бежали из пылающей Бразилии при очередном перевороте, оставив там большую часть имущества... ну и что теперь? — он был уже на грани рыданий — я должна его презирать? Скромный ужин был сдобрен обильными слезами. Честно говоря, к такой сложной программе я была не готова: голова моя гудела и разламывалась. Бразилец, вылупившийся из француза, окончательно сбивал меня с толку. Ну и что теперь?
— У меня есть средства... правда, небольшие! — спохватившись, добавил Роже (ко всему прочему, настоящее его бразильское имя оказалось не Роже, а Жейру!). — Но я достаточно обеспечен, чтобы содержать себя и...
Девичье сердечко екнуло. Ну как сейчас отказать такому красавцу, который к тому же потратился на гостиницу? «Я люблю другого, другому отдана и буду век ему верна»? Но, боюсь, тогда и без того хлипкие наши отношения совсем прервутся! Что делать? Но, оказывается, это я поспешила, раскатала губу, никакого предложения руки и сердца не последовало.
— И дочь! — гордо закончил Роже.
Ну, слава богу! Значит, хотя бы за нее можно быть спокойной: не пойдет, гонимая нищетой, на фабрику или на панель.
— И я отказываюсь участвовать в грязных делах! — вскричал он неожиданно.
Так вот на что была направлена его воинственность. Но почему именно я напомнила ему о грязных делах? Раньше он их как-то связывал со старушкой Марой. У меня нет ни богатства, ни тайн — все это у Мары. А я-то здесь при чем? Тогда я плохо еще знала местные нравы, но опасность сразу почуяла... Однако чтобы уехать и избавиться от этих смутных наваждений — такой мысли не возникло в моей прелестной головке. Нет! Полезу дальше! «Во всем мне хочется дойти до самой жути» — не могу удержаться.