Ну, где она, эта жуть? Я нетерпеливо оглянулась.
Кроме нескольких немолодых бразильцев и бразильянок, танцующих огненную самбу на площадке перед оркестром, я никого не увидела. Они, во всяком случае, на злодеев не похожи. Впрочем, злодеев, как таковых, я в своей жизни почти и не видела: у каждого есть благородная, а иногда и великая идея. Эти как раз самые опасные.
Мы с Роже тоже сплясали несколько танцев, после чего внезапно оказались в моем крохотном номере. Пошли жаркие бразильские объятия — но в решающий момент Роже вдруг подскочил как ужаленный и, прыгая по номеру со штанами в руках, закричал:
— Нет, нет! Коварные женщины! Я понял, что вы хотите со мной сделать! Я не позволю вам этого!
И каким-то непостижимым образом, мгновенно оказавшись в брюках, убежал.
Я сидела у зеркала, меланхолично расчесывая свои зазря только растрепанные рыжие кудри.
В чем, интересно, он меня (ну пускай даже — нас) подозревал? Что мы, стащив с него брюки, хотим его кастрировать, дабы от него не произошли наследники его богатств? Или что мы собираемся использовать его честные грузовики для перевозки героина? Явно ничего хорошего он про нас не думал. Чувствовалось, что его компартия не привыкла к столь решительным действиям, как наша.
Итак, Роже исчез, не сказав ни о какой следующей встрече. Может быть, сыграла роль жадность, и его не оставлял в покое прошедший вегетарианский кутеж, и он разыграл обиду, чтобы скрыться?
Интересно, на сколько дней пламенный революционер оплатил отель? Наутро, проснувшись, я долго смотрела через мансардное окно в хмурое небо. Вспоминалось их знаменитое: «На сердце растрава. И дождик с утра. Откуда же, право, такая хандра? О дождик туманный! Твой шепот — предлог душе бесталанной всплакнуть под шумок». Стих этот крутился, наверное, еще и потому, что после побега Роже-Жейру я еще полночи смотрела по телевизору знаменитый французский фильм — как раз про автора этого гениального стиха и его молодого друга, тоже гения. Мало того, что они были убежденные гомосексуалисты, — у них еще время от времени случались глубокие запои. В общем, женщине к ним нелегко было подступиться. Молодой и более гениальный все время требовал у старшего, чтобы тот порвал наконец со своей мещанкой женой... Да. Блестящие тут перспективы.
И с Митей, кстати, все шло ни шатко ни валко. Он потерял фактически работу и тем не менее бешено вспыливал, когда я пыталась перевести его от высоких мечтаний к конкретным усилиям. Интеле-хент! Революцио-нэр! Да, знатные у меня кавалеры!
«Хандра ниоткуда. На то и хандра — что и ни от худа, и ни от добра».