— Нет, не знаю, — мягко сказала я. Мы обнимали его, пока он рассказывал об этих ужасах почти без эмоций, как когда мы делимся чем-то страшным, чем-то слишком болезненным.
— Что их убийство не вернуло к жизни моего сына и не утешило мое горе. Я уничтожил целую расу, века культуры и открытий были потеряны, потому что они поклонялись другому богу и осмелились противостоять мне. Я запретил всем упоминать об этом народе. Вычеркнул их из самой истории, и когда моя месть свершилась в той мере, на какую только я был способен, ярость покинула меня. И осталась лишь скорбь, из-за которой я и уничтожил их, не из-за того, что они сделали, не поэтому на самом деле, а лишь бы направить свое горе в возмездие и не чувствовать боли от потери сына.
Мы обнимали его, ведь это все, что было в наших силах. Я успокаивала его, но именно Гален произнес:
— Я бы уже отдал жизнь за детей и даже представить не могу, как сильно буду любить их спустя несколько лет. Я понимаю, почему ты поступил так.
Мне хотелось обернуться и взглянуть Галену в лицо, но я не могла этого сделать, из всех мужчин в моей жизни он был тем, кто, как я думала, ужаснулся бы поступкам Риса, а не поддержал бы их.
— Я молю Богиню и Бога, чтобы ты никогда не узнал такого горя, но вот что запомни, Гален: что бы ты ни сделал, будет больно, и месть лишь отсрочит эту боль. В конечном итоге я осознал, что злился на самого себя, винил себя, потому что желал этой битвы. Я повел его на смерть. Я был его отцом и подвел его, вот почему я убил их всех. Когда я это понял, мне не хотелось, чтобы барды пели об этом. Я не заслуживал преданий. Я позаботился о том, чтобы этот народ был вычеркнут из памяти, из истории, поэтому сделал то же и с собой. Это кажется справедливым.
— Но существуют же предания о Кромм Круахе, — напомнила я.
— О, Мерри, это не было моим первым именем.
— Каким было твое первое имя? — спросил Гален.
Рис покачал головой, щекоча волосами мое лицо.
— Нет, этого имени, этого человека больше нет. Он умер вместе с людьми, которых я уничтожил за свою же ошибку. Я похоронил это имя вместе с убитыми мною детьми, потому что, когда они все были мертвы, я осознал, что они не были важнее моего сына, но и менее важными тоже не были. Они могли вырасти и стать порядочными мужчинами и женщинами, но я отнял у них этот шанс. Они были смертными, их жизнь и так была бы коротка, а я украл у них и те несколько лет, что у них были, потому что мой бессмертный сын погиб от людских изобретений. Я ужасно стыдился своего поступка, поэтому уничтожил свое имя, предания о себе, свою историю в своего рода искуплении, до чего же высокомерно полагать, что мертвых можно успокоить, наказывая себя.