Шолто стал раскачивать Аластера по широкой дуге, отчего верхняя часть его тела качалась из стороны в сторону. Движение начало успокаивать малыша.
— Обещали, но не клялись, — ответил Рис. Если бы он поклялся, то не смог бы заговорить об этом, поскольку нарушение клятвы было одним из списка «грехов» среди фей. Клятвопреступник мог быть навеки изгнан из Фэйри.
Андаис взглянула на плачущего ребенка.
— Я видела девочек, но не мальчика. Не могли бы вы поднести его поближе?
Именно Дойл ответил ей:
— Если ты прекратишь пытаться заставить нас понервничать, моя королева, возможно, но если ты продолжишь вести себя так же, как последние несколько минут, то какой в этом смысл? Мы не хотим, чтобы наши дети росли в атмосфере страха и неуверенности.
— Как посмел ты ставить под сомнение мое поведение, Мрак?
Он пожал плечами, все еще держа одну руку на моем плече, а в другой сжимая ладонь Холода.
— Именно поэтому мы и не желаем, чтобы дети росли при тебе, при твоем дворе. Я считал, что Эссус сглупил, забрав Мерри и своих придворных и покинув Неблагой двор, но теперь понимаю, насколько он был мудр. Даже если бы Мерри выжила при нашем дворе будучи ребенком, сейчас она была бы совсем другим человеком. И не думаю, что та Мерри была бы лучше или добрее.
— Нельзя быть добряком и править при этом сидхами или гоблинами, или слуа, да кем угодно в Фэйри и за его пределами. Доброта — сказка для детей и людей.
— Проявлять доброту тогда, когда это возможно, это не слабость, — сказал Дойл.
— Для королевы чаще всего она ей и является, — ответила Андаис.
— Ты же видела Мерри на поле боя, неужели ты считаешь, что ее добродушие сделало ее менее безжалостной, менее опасной, моя королева? — спросил он, и его голос стал ниже, наполнившись теми низкими вибрациями, которые пугали меня когда-то. А теперь они вызывали у меня дрожь совсем по другой причине, гораздо более приятной, потому что всего три вещи могут заставить голос мужчины звучать грубее, наполниться тестостероном: тяжелая тренировка, жестокость и секс.
— Думаешь, это мудрый шаг напоминать мне о том, как она расправилась с моим сыном на моих же глазах?
— Думаешь, это мудрый шаг напоминать Холоду о его потерянной первой любви?
— Холод не в силах наказать за такую дерзость, в отличии от меня, — напомнила она.
— Опять ты за свое, — проговорил Рис.
Она снова повернулась к нему.
— Что ты хочешь сказать?
Эймон, сидящий рядом с ней, пошевелился и заговорил тихим и вразумительным голосом, к которому прибегают, чтобы успокоить диких животных или чтобы уговорить прыгуна отойти от края.