— Сейчас городские организации берут шефство над колхозами. Заводы помогают в ремонте машин, в строительстве, а творческие организации, вузы — шефы по культуре. Мы еще не выбрали себе колхоз, вот и возьмем «Россию». Пусть еще какой-нибудь завод шефствует, а мы присоединимся. Будем встречаться с читателями, устраивать литературные вечера.
— А как насчет книг? — Владимир показал глазами на письмо Венкова.
— Книг мы соберем. Не первый раз. У каждого писателя найдется что подарить сельской библиотеке. Соберем.
— Когда книги будут собраны, вы, пожалуйста, известите, колхоз пришлет машину.
— Мы сами привезем.
У художников Венков просил картины для клуба — оригинальные или авторские копии, не особенно больших размеров. Председатель долго думал, прежде чем собрался с мыслями:
— Я объявлю о просьбе колхоза. Может, у кого найдется из своих запасов. Картины долго пишутся, и копию делать требуется время. Но я постараюсь.
К концу дня Владимир побывал во многих местах, и почти всюду успешно. Он умел ладить с людьми, и они делали для него все возможное. Довольный тем, что дела идут хорошо, зашел он в ресторан. Знакомая официантка подала карточку, спросила, почему его давно не видно.
— В отъезде был.
— Будете обедать?
— Да.
Официантка, уже немолодая, с толстыми отечными ногами, ходила тяжело, но всегда спешила. Жбанов знал о ней немного, но, как он считал, самое главное. В Отечественную войну она, преподавательница педагогического института, владеющая тремя языками, пошла в официантки ради пропитания. Понравилось, и потом не захотела расставаться с рестораном. Как-то она разоткровенничалась перед Жбановым: «Я тут питаюсь и чаевых получаю в несколько раз больше оклада. Каждое лето на курорт езжу, дачку купила…»
Почему-то вспомнились стихи: «Вот и жизнь пройдет, как прошли Азорские острова». И камнем застучало в голове: «Пройдет… пройдет… пройдет…» Опять тяжестью заворочались в душе обрывки воспоминаний, сожаление о несбывшихся желаниях. «Трахнуть вот кулаком по столу, сказать всем правду в глаза… Но тотчас же задал себе вопрос: «Какую правду? Чью правду? Она ведь разная бывает, правда-то. Кому нужна моя правда? Никому. Живи, брат, просто, не мудри и не терзай себя. Вытрави все лишнее… все, что не вплетается в жизнь…»
Он замечал, что в сердце накапливается недовольство, неудовлетворенность. Но он знал, что это состояние к нему приходит все реже и реже, и утешался, что со временем «все уляжется».