.
В Кобурге Лютер не так страдал от одиночества, как девять лет назад в Вартбурге: большую часть времени рядом с ним был Файт. Однако Файт писал Кати Лютер:
Дорогая и любезная госпожа Лютер!
Будьте уверены, что господин ваш и мы Божьей милостью в добром здравии. Хорошо вы сделали, что прислали доктору портрет [его дочери Магдалены]: он отвлекает его от забот. Портрет он повесил на стену напротив стола в апартаментах курфюрста, за которым мы едим. Поначалу он ее не узнал. «Бог ты мой, – говорил он, – почему Ленхен такая темненькая?» Но сейчас портрет ему нравится, и все более и более он узнает в нем Ленхен. Она удивительно похожа на Ганса – и ртом, и глазами, и носом, да и всем лицом, а со временем станет совсем как он. Я просто подумал, что стоит вам об этом написать[480].
По-прежнему осаждали Лютера и проблемы со здоровьем, и достаточно серьезные. В мае снова начались головные боли и звон в ушах, порой такой сильный, что превращался в рев и грохот. Повторялись и Anfechtungen. Лютер знал, что за всем этим стоит дьявол, и не раз говорил об этом в письмах. «Ладно, – писал он, – если уж [дьявол] сожрет меня – пусть, с Божьей помощью, я стану для него слабительным, от которого ему кишки разорвет! Что ж, кто хочет обладать Христом – пусть готовится к страданиям»[481].
В этот период Лютер не раз принимал посетителей – так часто, что даже опасался, что место его укрытия станет известно. В мае побывали у него Венцеслас Линк и другие. Были здесь и Ганс Рейнеке, и Аргула фон Грумбах. Среди прочего, она дала совет по отлучению от груди маленькой дочери Лютера, Магдалены (Ленхен): этот совет Лютер передал в письме жене. В конце июня, через несколько недель после смерти отца, заезжал младший брат Лютера Якоб. В сентябре приехал навестить Лютера кронпринц Иоганн Фридрих, сын герцога Иоганна, которому предстояло стать курфюрстом после смерти отца. Юного Иоганна Фридриха поразила борода Лютера: поначалу он его даже не узнал. Помимо бороды, Лютер в этот период начал носить очки для чтения. Христиан Деринг прислал ему из Виттенберга новую пару очков, о которых Лютер ворчливо отзывался: «Худшие из всех, какие у меня были!»
Император прибыл на рейхстаг только 15 июня, во главе огромной процессии – словно целый город, снявшийся с места: здесь было не менее тысячи всадников и целый отряд личных телохранителей. В арьергарде двигался обоз: «повара, аптекари, сокольники», а также – неудивительно для испанца – свирепая свора из двухсот испанских догов. Сам император, весь в золоте, с золотой шпагой на боку, восседал на белоснежном коне под золотым балдахином. Зрелище было завораживающее и, пожалуй, пугающее: на немецкие земли явилась Империя во всем своем величии и мощи. Те из немногих явившихся на рейхстаг протестантов, кто это видел, с особой ясностью понимали теперь, кому и чему осмелились бросить вызов. Если Бог не на их стороне – их ждет беда. Через несколько дней Йонас писал: «Император окружен кардиналами… каждый день они у него во дворце, и, как пчелы, вьется вокруг него целый рой священников, пылающих к нам ненавистью»