Ей обязательно нужно увидеть своих малышек, причем немедленно. Ей обязательно нужно с кем-то поговорить, причем сейчас же. Ей обязательно нужно кого-то любить, причем безотлагательно.
И вдруг ее бросило в жар. Она позабыла заклинание. Как ни старалась, как ни напрягала свою память, не могла припомнить, и все. В голову приходило что угодно, только не магическая формула. В полном отчаянии она бросилась к двери, выбежала на лестницу, потом на улицу. Но безликие маски вместо лиц, с которыми ее ничто не связывало, напугали ее до такой степени, что она тут же повернула назад. Раньше, когда необходимость быть любезной и беседовать о пустяках отрывала ее от работы и вызывала досаду, она была бы только рада своей отрешенности ото всех. А сейчас это внушило ей страх. Страх этот лишь усилился при мысли о том, что, забыв заклинание, она вообще никогда не увидится с семьей.
Весь день она напряженно размышляла — о том, чтобы засесть за работу, нечего было и думать.
Спала она плохо и среди ночи проснулась: заклинание вдруг само собой всплыло в памяти. На сердце стало так легко и радостно. Она рывком оторвала голову от подушки и громко и торжественно произнесла: «Вернись!»
Это прозвучало как клятва.
Элизабет зажгла ночничок; муж тихонько похрапывал во сне. Она нежно оглядела его лицо — он почти не изменился. Тогда она неслышно встала с кровати и на цыпочках прошмыгнула в детскую. Долго стояла она там, глядя на порозовевшие лица спящих детей.
Потом разбудила мужа и рассказала ему все про свою вторую жизнь, зная, что тем самым нарушает запрет феи. Муж, естественно, не поверил ни одному ее слову и только высмеял и ее дурацкое пожелание, и то, как она прожила весь последний год. Он даже немного испугался, подумав, уж не тронулась ли она; но потом все же почел за благо весело рассмеяться. Она подхватила его смех — да так, что расхохоталась до слез.
Перевод Е. Михелевич.
Вечер. Скорее, ночь. Рядом полупустая бутылка водки, пепельница с окурками. Стоит закрыть глаза, как земля начинает в полном мраке вращаться вокруг своей оси. На лице физически ощутимы остатки косметики. И черт с ней. Все равно никто не видит. Никто не снимет эти остатки ни внимательными руками, ни влажными губами. Никто. Вечер дня, который начался как и все другие, правда чуть раньше…
Кричит малышка. Окно серо-ночного цвета. Часы стоят. Наверное, половина шестого. Пора кормить, чаем не отделаешься. Слева на кровати пустота напоминает: командировка. Еще три дня.
Я уже у двери. Снова кричит малышка — настойчиво, громко, требовательно. А кровать так и тянет к себе. Теплая. Глазам и думать противно об электрическом свете. Но — кричит! Пора. Надо. Может быть, уже шесть.