— Как ты смеешь, — сказала я.
Девочке на фотографии не больше пятнадцати-шестнадцати лет. Чистое, юное лицо; ровная линия овала, серьезный взгляд. И легкий оттенок робости в уголках губ. Но глаза широко раскрыты. Как будто жизнь — величайшее чудо и надо только внимательно смотреть.
Сердитая и растерянная, я подбирала с пола фотографии. С них смотрела одна и та же девочка: вот у станка, в черном трико, с отведенными назад плечами, вот рядом с другими девочками — ест пирожные, смеется; тут за партой, там у доски, здесь в саду, под каштанами, а это на сцене — в белой тюлевой юбочке, на пуантах… По мере того как в руках у меня стопка фотографий росла, меня все сильнее и сильнее разбирала злость.
Я не особенно люблю показывать их, тем более посторонним. Они были сделаны четыре года назад для фоторепортажа о балетной школе; его не напечатали, но фотограф прислал мне снимки, на которых меня хорошо видно.
— Да будет тебе, — пробормотал Матей, увидев, что я рассержена. Я с силой задвинула в стол ящик, куда швырнула перед тем пачку фотографий.
В прихожей мы встретились с фрау Кунце; видно, только что с работы: она тяжело дышала и лишь кивнула на наше приветствие.
На автовокзале толпились люди. Было начало четвертого. Я сказала Матею, пусть он сам решает, куда нам ехать, и мы сели в первый же автобус, который шел в какой-то пункт в северном направлении… На одной из остановок, затерянной среди лугов, мы сошли. Местность была мне знакома, в трех километрах ходьбы через лес должна быть деревенька. Мы направились в ту сторону.
Мы отмахали уже приличное расстояние, не перебросившись друг с другом и пятью фразами. Да и не о чем, собственно, говорить было с этим Матеем. Впрочем, никакой неловкости я не испытывала от этого. Мне было хорошо и покойно от того, что он просто шагал рядом.
Мы вошли в лес; в неподвижном жарком воздухе стоял смешанный аромат сосновых игл, смолы, свежеспиленной древесины…
На одной из полянок мы легли прямо на мшистую землю. Я вяло думала, не ждет ли он, что я начну соблазнять его; а может, он сам замышлял что-нибудь в этом роде… Но скоро все эти мысли уже казались мне пустыми, ненужными и незаметно, сами собой, рассеялись. Я подобрала повыше юбку, чтобы ноги загорали, а Матей положил руку мне под голову. Приятно было лежать, я чувствовала, как меня размаривает; на какое-то время я будто бы даже забылась.
Мы спохватились довольно поздно и бегом бросились обратно через лес. На автобус мы едва успели. Народу в этот час ехало немного, кроме нас, в салоне было еще несколько человек. Матей молчал. Мы смотрели в окно, за которым тянулись поля.