— Фридрих!
Это Марта зовет его, выглянув из кухонного окна. Он уже давно научился определять, откуда она его зовет.
— Кофе готов!
Он откликается.
Все-таки не прилегла, думает он. Да это было бы чудом, она же никогда не отдыхает. Задает себе слишком много работы по дому — следит, чтоб нигде ни пылинки, ни соринки.
Еще успею пройти этот ряд до конца, думает Фридрих, Марта всегда зовет его загодя. Вот уже столько лет подряд она зовет его к обеду, когда только ставит картошку, а он является к столу, когда картошка уже готова.
Колышки все вышли. Фридрих разгибает спину — ее слегка потягивает, но через пару шагов это проходит. Он идет в подвал мыть руки: ни к чему пачкать ванную. Здесь, внизу, теплая вода тоже есть, так что руки и здесь отмоются.
На стол Марта накрыла как всегда — салфетки, цветы.
— Все бы тебе только опаздывать, — упрекает она.
— Все бы тебе талдычить одно и то же, — отругивается он.
Она молча разливает кофе по чашкам. Фридрих потягивается и берет булочку из хлебницы.
— Для кого же я, по-твоему, стараюсь? — вопрошает он.
Марта смотрит на него долгим взглядом.
— Нет, в самом деле, — говорит он. — Вместо того чтобы радоваться…
— Помолчи лучше, когда жуешь, — советует она.
Фридрих бросает хлеб на тарелку. Крошки летят в сторону. Он откидывается на спинку стула.
— Я сыт!
— Тебе вообще ничего сказать нельзя!
— Да, не всегда и, во всяком случае, не вечно одно и то же.
— У меня тоже дел невпроворот, но я не кричу даже тогда, когда нервничаю.
— Я не кричу! — вопит Фридрих во все горло. Он набирает в легкие воздуху и неожиданно тихо для самого себя произносит: — И даже если мне хочется кричать — это мое личное дело.
— Нет, — упирается Марта, — в конце концов, я не пустое место.
— Ну-ну…
— Ты вообще ничего не замечаешь. Не замечаешь того, что у тебя вечно нет времени, что ты взвиваешься по всякому поводу, как будто от этого что-то изменится.
— А что должно меняться?
Во рту у него опять та же булочка.
— Да ты сам, например. Ты до невозможности обстоятельный, — говорит Марта.
— Может быть, к нам придет кто-нибудь с улицы и одним махом сделает всю работу?
Голос у него снова начинает вибрировать.
— Конечно, нет, но даже если ты и не будешь день-деньской вырывать сорняки, на участке все равно что-нибудь да вырастет.
— Ну-ну, — отмахивается он опять.
Он ставит чашку на блюдце, подымается из-за стола и говорит:
— Позови к ужину.
Он сует ноги в старые кеды, туго зашнуровывает их и берется за лейку. Бросает немного белого порошка в жестяной бак и наливает туда воды, до краев. Потом вспоминает про дождевальную установку. Закручивает другой кран и торопливо шагает к ней, чтобы переставить на новое место. Потом снова берется за лейку. Ядовитая жидкость сочится тонкими струйками и тут же растекается по канавкам между плитами. Камни отсвечивают матовым блеском.