– Скажите, – решил он ударить Машарина по самому больному месту, чтобы окончательно прояснить для себя этого человека, – а совесть, – у вас ведь, интеллигентов, на первом месте совесть, – совесть не будет вас мучить, что вот этот Ягудин доверился вам, а вы как бы донесли на него?
– Будет, – сказал Машарин. – Но она меня бы ещё больше мучила, если бы я не предупредил готовящейся Варфоломеевской ночи. Я видел результаты подобных выступлений на Дону. Там большевиков вырезали семьями, не щадя и маленьких детей. Так что совесть мою оставим в покое.
– Хлипкий вы, интеллигенты, народ… А чем думаете заняться после выздоровления?
– Я инженер. Думаю, что инженеров нам понадобится больше, чем до войны. Так что пригожусь революции.
– Верно, верно. И то, что «нам», а не «вам», тоже хорошо. Только сейчас нам больше нужны толковые командиры, а не инженеры. Ну, это мы посмотрим… Значит, они намерены выступить сегодня. Пятьсот офицеров – это сила. В районе кирхи их соберётся человек пятьдесят от силы. А где соберутся остальные? Какой план их действий? Днём раньше мы могли бы подставить вас к ним… Пошли бы?
– Пошёл бы.
– Бы, бы… Придётся что-то выдумывать… Вот что, товарищ Машарин, сейчас мы вас арестуем. Так надо. В камере разыграйте из себя белого. Пробираетесь к своим. Сцапали вас случайно, как семёновского шпиона. Доказательств у нас никаких нет. Биография подлинная… Да, богатый у вас папаша! Таки дела. Всё объясню потом.
Позвали часового, и он увёл Машарина.
– Во-от, а ты его пропускать не хотел! – весело съязвил сосед клетчатого приказчика. – Гражданин торопился на тот свет. Зачем поперёд него лезть?
В подвальной камере, куда часовой препроводил Машарина, сидело уже человек двадцать. Тусклый пыльный свет, падавший на серый пол сквозь грязное и затенённое оконце, едва освещал фигуры людей и тут же поглощался серыми шершавыми стенами. От этого арестованные выглядели зловещими призраками.
Машарин почувствовал головокружение, неверными шагами добрался до узких нар, нащупал с краю свободное место и лёг.
– Замордовали человека, сволочи, – резюмировал сидевший на нарах напротив чахоточный в форме банковского служащего. – Это надо же над людьми так издеваться! Чуть поинтеллигентней этих хамов, и сразу в кутузку. А у меня дома три дочери и тёща больная.
– Слушай, фрайер! Ты перестанешь скрипеть? Или тебе сделать, как вчера одному голосистому тенору? – с ленивой угрозой спросил причитавшего меланхоличный налётчик, ковыряя спичкой золотой зуб.
– Меня не интересует ваш тенор. Мне домой надо!
– Да замолчите вы, ей-богу! Здесь тюрьма, а не сумасшедший дом!