Если бы чужачка не стояла там, на площади, удерживая его своим взглядом, усмиряя зверя, он пришел бы за ней в башню. В скалы. В пещеры под водой, где лежат чужанские хёггкары, резвятся синие рыбы и говорят — бледный мори.
Куда угодно пришел бы.
Когда первая жертвенная кровь коснулась лица Рагнвальда, он знал, кого поведет за собой этой ночью. Нет, он знал это раньше… Зов выжигал ему горло и звенел внутри. Стучал кровью в висках, лишал разума и воли. Там, на помосте, было больно… Пока Рагнвальд не увидел ее.
Он пришел бы куда угодно, чтобы снова ощутить ее затуманные поцелуи. Ее кожу под ладонями, ее волосы в кулаке.
Что-то она в нем изменила, эта чужачка. И принимать это не хочется, и бежать некуда. Хёгги не отдают свое.
— Моя, — сказал ильх, впечатывая деву в себя.
Моя — отозвалось внутри сладкой дрожью.
«Я хочу смотреть тебе в глаза…» — шепнула чужачка, и он подчинился, хотя и это против закона фьордов, против природы… кто же смотрит в глаза риару, когда он вбивается в тело девы?
Преграду ее тела он ощутил и замер, не веря. Первый? С ее грудью, на которую заглядываются ильхи, ее ягодицами, которые так и хочется огладить, ее яркими губами и огненными волосами — первый? Рагнвальд с трудом сдержал стон. Хотелось двигаться и вбиваться, но Энни прикусила нижнюю губу, не понимая, что этим что-то меняет в нем. Он пытался отгородиться от этих изменений, не принимать их — так же, как не принимал хёгга.
Но не получалось.
«Смотреть тебе в глаза…»
Зря согласился. Это так же опасно, как поцелуи из мертвых земель. Отбирает душу… Разве он сможет теперь забыть? То, что должно лишь умерить желание тела, стало чем-то иным. Ее намокшие волосы, ее распухшие губы, румянец на нежных щеках, шея, полная грудь… Все слишком открытое его взгляду. Распахнутое. Каждое чувство, отражающееся в прозрачных глазах. Ее сомнение, желание, наслаждение. И боль. Рагнвальд впитывал все, вбирал в себя и не мог насытиться.
Мало!
Сжал зубы, удерживая внутри себя крик наслаждения. Пекло внутри бурлило, растекаясь и выжигая внутренности. Все ярче, все больнее. Так болезненно невыносимо, что хочется кричать и… продолжать до бесконечности. Невозможно остановиться, невозможно сдержаться! Невозможно остановить эти рывки, эти скользкие движения. Так — глаза в глаза — оказалось слишком остро. Слишком ярко, слишком близко. Слишком хорошо! И когда показалось, что он сдохнет в этой воде, на этом камне, он прихватил нижнюю губу чужачки, ощутил ее вкус, и огонь внутри вспыхнул, сжигая напрочь. Дотла. До стона, который расцарапал горло и вырвался сквозь сжатые зубы. И показалось — все же сдох, так пусто стало внутри, когда лава вожделения перестала сотрясать тело. Захотелось положить голову на этот камень и забыться, не шевелиться и почти не дышать — хоть какое-то время. Только прижать к себе деву, сумевшую подарить столь сильное наслаждение. И поесть…