Сестра умоляла меня дать ему шанс искупить вину, она просила предоставить ему возможность бежать, но я только сильнее презирал и надежнее запирал его. И ни один мускул не дрогнул на моем лице, когда я сопровождал его на эшафот, где ждала цветочника намыленная пеньковая веревка. Однако самое ужасное оказалось в том, что только после казни мне стало известно, что предметом вожделения убитого им купца была, ни кто иная как моя сестра.
Подумать только, я то считал, будто отдавая долг справедливости, тем самым защищаю и доброе имя своей сестры, а оказалось, что гораздо больше об этом позаботился ее муж. Я же сделал только хуже, «заклеймив» ее вдовою убийцы.
С тех пор сестра не желает меня видеть. Даже в тяжелые времена чумы она не позволяла мне оказывать ей помощь. А после эпидемии я и вовсе видел ее всего единожды, — издали, ибо побоялся приблизиться к ней, — но зато так я узнал, что она выжила. — Дэве горестно усмехнулся. — И это все что мне теперь дозволено в отношении сестры — только лишь знать, что она жива.
***
Дэве горько вздохнул.
— Я отправил на эшафот мужа своей родной сестры, — повторил он, прежде чем погрузиться в полное печали безмолвие.
— И это я то после этого «падший»? — мрачно сострил Люциус, пораженный историей констебля.
Дэве с прискорбием улыбнулся.
— Самое верное имя… для нас, — тихо проговорил он, скользнув взглядом по глазам священника. — Не возражайте! Я точно знаю — вы убийца; но верю и в то, что ни одна смерть, виновником которой вы стали, не была напрасной. Верю, ибо надеюсь на тоже самое для себя.
Это признание заметно смутило того, кто его произнес, и сильно озадачило того, кто его услышал; так что несколько последующих минут, Дэве и Люциус прошагали храня молчание и размышляя каждый о своих прегрешениях.
— И, тем не менее, они напрасны, — наконец прорвал архидьякон своим задумчивым шепотом нависшую тишину; а потом, уже громче и увереннее, добавил: — Собственно поэтому я и хочу попросить вас об одном одолжении.
— Просите, — просто и почти безразлично разрешил констебль.
— Я хочу… — медленно начал Люциус, словно еще не до конца обдумал то, что собирался сказать, — …чтобы 3-его июля вы сообщили господину Хуверу о ваших подозрениях и убедили его арестовать меня, — решительно закончил он.
Настал черед изумиться констеблю.
— Вот еще! — отозвался он, поглядывая на собеседника так, словно засомневался в здравости его рассудка. — Я не стану этого делать.
— Почему же? — поинтересовался священник, которому по последней встрече с Дэве в таверне на Тайберн показалось, будто подозрения его усилились до необратимости. — В прошлый раз помнится…