— И, кажется, я нашел способ, — продолжал незнакомец. — «Отверженные»… Они превратят мое прозябание в этом жалком городишке в сколько-нибудь сносное существование.
Услыхав название упомянутой утром Филиппом секты, архидьякон насторожился.
— Всего-то и нужно — лишить жизни одного такого же неудачника как я сам, — проговорил незнакомец бесцветным тоном, заставившим Люциуса испытать ощущение легкого озноба и дрожи в спине. — Маркос Обклэр или Филипп Вимер?.. Я ли бросившись от безысходности в реку или… — он не закончил сравнения, но сделав рукой обессиленный жест (вроде тех, что выражают отчаяние), добавил: — Кому какое дело до того кто из нас этой ночью погибнет?
Эти два имени, прозвучавшие так неожиданно, ввергли архидьякона в состояние крайнего изумления, а слова, за ними последовавшие, глубоко потрясли его.
— Что вы сказали? — взволнованно переспросил священник, догадавшись, с кем именно он разговаривает.
Но Маркос не замечал уже ничего вокруг. Он полностью ушел в себя.
— Никому… никакого… — бормотал этот человек. — Только для нас двоих это имеет значение. Он или я? — губы Маркоса скривила, как показалось Люциусу — безумная, ухмылка. — Надеюсь лишь на то, что если бы перед этим Филиппом (кем бы он ни был) встал подобный вопрос, он ответил бы на него также как собираюсь ответить и я: «Коль смерть чуждого мне человека сделает мою собственную жизнь чуточку легче…»
— Вы не совершите такой низости, — растерянно пролепетал архидьякон, разум которого на минутку возмутился происходящему. Но уже через мгновение, охваченный странным порывом, он поймал руку Маркоса (повторившего в этот момент свой безнадежный жест) чуть повыше запястья и, глядя ему прямо в глаза, жестко, властно, чуть ли не угрожающе, сказал: — Слышите?! Вы не посмеете!
Но взор Маркоса Обклэра был пуст. Ни слова, ни ледяное прикосновение пальцев Люциуса не вызвали у этого человека никакой реакции.
— «… я готов принести его в жертву», — будто не слыша священника, договорил он.
И это холодное решение, провозглашенное без тени каких-либо эмоций, болью отозвалось в сердце архидьякона.
«Неужели я только этим утром отсоветовал Филиппу убить такое вот ничтожество», — пронеслась в его голове подобная упреку мысль. — «А теперь это ничтожество погубит самого Филиппа».
Люциус опустил свой угасающий от досады взор.
«Насколько справедливее стала бы твоя смерть», — с негодованием подумал архидьякон, еще крепче сжимая руку Маркоса.
— Сегодня я уже спас тебе жизнь, — глухо проговорил он, — и тем самым возможно навредил хорошему человеку… Так вот я хочу чтоб ты знал…