Толпа горожан, собравшись под окнами ратуши, упрекала совещавшихся внутри мэра, начальника полиции и епископа в бездействии. Встревоженные лондонцы требовали от них немедленного ареста и наказания преступника, при этом забывая, что до сих пор нет никаких доказательств, на основании которых можно неопровержимо кого-либо обвинить. За истину в толпе принимались лишь слухи, а в них, наряду с именами жертв, громко звучало только одно имя — Люциус Флам. Но для мэра авторитет архидьякона после Уайтхолльских событий был непререкаем, а епископ, желая оградить друга от подозрений повернув их в сторону секты, и Хувер, отстаивая свою версию насчет, той же, секты, в голос утверждали:
— Один человек неспособен причинить столько зла.
И горожане вынуждены были признать: если человек на такое и способен, то священник с репутацией Люциуса (даже в такой ситуации лондонцы не забывали о ней) — нет. Однако других подозреваемых не было, а народ нуждался в виновнике… пусть не для возмездия, но хотя бы для того, чтобы было кого опасаться. И на утверждение прелата и Хувера они ответили вопросом:
— А человек ли?
С тех пор архидьякон Собора святого Павла приобрел в глазах лондонцев нечто мистическое. А имя и хромота священника лишь придавали ему сходства с данным горожанами прозвищем — Падший ангел.
***
Уже на следующий день Люциус был в курсе всех этих событий, но прежде чем разбираться с неприятными их последствиями, он решил извлечь из них и всю возможную пользу. Поэтому через час, он уже стоял посреди длинной комнаты падшего совета «Отверженных». Двенадцать молчаливых фигур Чумных врачей и задумчиво подпиравший подбородок Мортимер окружали архидьякона, но никто не решался начать разговор.
Наконец глава сектантов вздохнул:
— Вы снова разочаровали нас Люциус.
Архидьякон вскинул брови, собираясь ответить. Но стая Чумных врачей, словно разбуженная голосом своего вожака, вдруг заполнила помещение своим искаженным сквозь гул бронзовых клювов гомоном:
— Вы сделали не совсем то, чего мы от вас ожидали.
— Вы только запутали нас.
— Вы пощадили тело, но покалечили душу.
— Мы не можем дать определения вашему поступку.
— Мы не можем решить, чего вы достойны.
Однако Люциус прервал их.
— Уговор был такой, — напомнил он. — Если я справляюсь с испытанием, «Отверженные» оставляют меня в покое, если же нет — я вступаю в ваш совет; не так ли?
Мортимер кивнул.
— Итак… — громко вопросил тогда архидьякон, обводя Чумных врачей сильным взглядом, — справился ли я с испытанием?
И в ответ на его вопрос пятеро бывших священников медленно подняли руку, а мгновение спустя то же самое сделали и два доктора: этого было достаточно. Люциус довольно ухмыльнулся.