С Риком, я просто вытащил счастливый билет. Знал бы я об этом раньше, я бы давно выкинул какую-нибудь хуйню, чтобы меня запекли в это недозону. Неисповедимы пути Господни. Отец бы точно сказал это фразу. Я уверен, а потом привел был расширенное толкование. Познакомившись с Риком, я все понял про отца. Вся эта привязка отца к учению, вся его страсть к цитированию, это от кретинизма. Когда не знаешь что сказать, когда ты импотент в мыслетворении, ты пробегаешь к уже сказанному и беспроигрышному, принятому обществом. Рик почти ни хрена ни о чем не знал. Его оперативной памяти хватало ровно на то, чтобы подготовиться к тесту, сдать его и благополучно забыть. Но черт, слышали бы вы как он разговаривал. Как он общался. Какие мысли он изрекал. Мысли, даже намек на которые никогда не посещал мою набитую цитатами из библии и прочих богословских книг голову. Я мог часами слушать Рика. Он постоянно размышлял о чем-то, эдакий философ-недоучка. У Рика были большие планы на жизнь. Он мечтал покорить Голливуд и делать настоящее кино.
«Нужно вдохнуть жизнь в эту клоаку напичканную дерьмом и розовыми соплями. Я буду делать настоящее правдивое кино, о таких как мы, понимаешь?» — Рик сидел на подоконнике, свесив ноги и курил спизженные у ночного охранника сигареты. Этот мудак постоянно спал на работе. И каждый раз, когда он просыпался мы слышали как громко он чертыхался. Он куда только не совал свои сигареты, чуть ли не в задницу запихивал, что мы не могли их спиздить. Но увалень спал так крепко, что его без анестезии на органы можно было порезать и он наверно не пикнул бы даже.
Рик запрещал мне курить. Говорил, что не стоит мне привыкать к этой дряни. Я слушался Рика, так, как не слушался никого в своей жизни. Он казался мне таким взрослым, умудренным опытом парнем, что я даже испытывал некоторое благоговение перед ним. Он знал каждую камеру в корпусе, где они расположены и как снимают. А потому мы беспроблемно слонялись по корпусу ночами. Это было круто. Мы перебегали из одного безопасного места в другое, просто так, без всякой цели. Особенно круто было на выходных, когда почти все разъезжались по домам. Казалось, что мы становились хозяевами этого городка. Нам принадлежал не только корпус в целом, но и комната каждого из учащихся. Рик любил дурачиться и строить из себя мисис Вочански — нашу заведующую воспитательной части. Он заходил в какую-нибудь пустую комнату, делал сложное лицо, ровно такое, как делала и сама Вочански и отчитывал ученика, чью роль временно исполняла подушка. Но подушка свирепела и управляемая мной безжалостно пиздила лже-Вочански.