Боль неотступно следовала за моими родителями. Они сбежали от нее, они попытались забыть ее в старом городе, оставить там, бросить. Но они не могли выбросить меня и я маячил, снова и снова раздражая их, заставляя их вспоминать и испытывать боль.
Я видел это. В движениях отца, во взглядах матери. Они приехали за мной. Летние каникулы. Будь у них возможно оплатить полный пансионат на лето — они бы так и сделали, не задумываясь. Но отец сменил машину на новенький форд белого цвета — видимо желание щеголять на новой тачке было сильнее желания не видеть меня. Сказать честно, это мне даже польстило. Отец, кстати, изменился в лучшую сторону. Похудел и слегка посвежел. Мать же продолжала стремительно чахнуть. Ей было всего сорок, но выглядела она как раскабаневшая старуха. Как можно было так растолстеть за гребанные девять месяцев? Они стояли у машины. Два чужих мне человека. И мне предстояло провести с ними полтора долгих месяца. С ними и без Рика. Рик остался в школе. Как обычно, Рик остался там. С тяжелым сердцем предвкушал я наше расставание, и поклялся писать ему каждую неделю.
Прежде чем сесть в машину, я посмотрел на окна корпуса. Рик стоял там, у моего окна, и смотрел мне вслед. Впервые мне показалось, что Рик чем-то озабочен. И вдруг я понял. Я вспомнил его слова. Я вспомнил его взгляды. Он говорил мне — береги. Он говорил мне — хорошо проведи время. Он смотрел на меня — счастливчик. Он смотрел на меня — не все так плохо. И вдруг я понял. Я понял, что Рику страшно не хватает даже таких мимолетных встреч даже с такой никудышной семьей. Я помахал ему. Рик без особых эмоций помахал мне в ответ и, резко развернувшись, скрылся в комнате.
«Садись в машину, сынок» — отец попытался проявить радушие. Он даже приобнял меня при встрече. Вообще, у меня иногда возникают странные мысли, что он мог быть вполне себе нормальным мужиком. Мать же была строга и демонстративно вежлива. Она поцеловала меня в лоб и тут же скрылась на переднем сидении. Я тоже вел себя не особо приветливо. Я холодно поздоровался с обоими и был не сильно многословен на протяжении всей поездки. А это ни много ни мало — миль двести.
Я все думал, почему они решили пропереть весь этот путь вдвоем? Почему отец сам не приехал за мной? Какая разница, молчать вдвоем или втроем? Ведь именно этим мы и занимались всю дорогу — молчали.
Часть пути мы ехали вдоль национального заповедника. Я пялился в окно. Черт. Как же было красиво. Все эти деревья. Одно за другим. Такие они огромные. Большие. Полные. Не то что мы — хрупкие тростинки, готовые раскрошиться в песок при любом противодействии. Мы слабые, такие слабые, слишком чувствительны для мира, слишком много впускающие внутрь, в себя — туда, где место только свету. Видели бы вы те деревья, именно те, что-то особенное в них было, какая-то вековая мощь и мудрость. Словно они прошли давно уже все то, что мы переживаем сейчас, мы — человеки. Словно раньше, прежде чем прорасти корнями в почву и вознести свои ветви к небу, на дно и в небо, вниз и вверх, словно до этого они жили также как мы, также рефлексировали, страдали, и испытывали боль. А потом, потом они вдруг все поняли про жизнь. И стоят по сей день. Между дном и небом. Прошлая раса. Прошлое человечество.