«Не отвечают. — мать повесила трубку — верх неуважения!»
«Директор вообще не при чем, он не знает ничего, я сегодня спонтаннорешил метнуться сюда» — я стащил ботинки и направился в ванну. Я подставил свои замерзшие пальцы под горячую воду. Я смотрел в зеркало на свое раскрасневшееся на морозе лицо. Глаза мои — глаза выросшего Сэми. Нос мой — нос выросшего Сэми. Губы мои — губы выросшего Сэми. Сэми — их второй шанс. Я — их второй шанс. Веснушки Сэми, мои веснушки — их второй шанс. Я пялился на себя в зеркало и пообещал себе, что сделаю все, чтобы лишить их этого шанса.
Из комнаты доносились голоса моих родителей. Моих отца и матери. Моего отца — размягченного временем и потерями, и матери, которую время и потери превратили в е еще большую суку.
«Он должен уехать» — говорила она.
«Он плохой пример для Сэми» — уверяла она отца.
«Лучше бы он ушел, а не Колин» — шептала она.
«Все из-за него» — сходила она с ума.
Но мне было плевать на, то что она там думает. Я досчитывал капли, падающие из крана. Вот последняя, она тянется, растягивается, увеличивается. Вот-вот под свое тяжестью она сползет с крана и упадет вниз и рассыпается на более мелкие, растечется, исчезнет. Тогда я выйду. Тогда и они — замолчат. Потому что я — я свидетельство их провала. Их проеба. Потому что где-то там, внутри, эти жалкие два человека не способны избавиться от гложущего их чувства вины. Вины, которую они никогда не признают. Но она точит их, она сверлит их, она кусается и щекочет их, она убивает их. Вины, которую они хотят забить, заткнуть, утереть своим вторым шансом. Я вижу, что вы понимаете их, потому что и сами такие. На каждом из вас лежит вина, неважно за что, она есть, и единственный шанс справиться с ней — признать ее. Но вы не способны это сделать. Вы слишком горделивы для этого. Вы слишком для этого трусливы.
Я вышел из ванной и маленький Сэми завизжал. Я завизжал. Маленький Сэми был рад меня видеть. Я был рад себя видеть. Маленький Сэми смотрел на меня. Такой хорошенький. Такой чистый. Такой живой. Заглядывая в его глазки — любопытные и блестящие, я спрашивал себя, почему, почему, мы приходим живыми в эту жизнь лишь для того чтобы, если не умереть сразу, то постепенно мертветь? И второе гораздо страшнее первого. Понимаете. Страшнее. Маленькие ручки изучали меня, трогали меня, маленькие зубки — кусали меня, маленькие щечки — пухлые и красные, заходились в смехе, когда я щекотал у Сэми за ушком, маленькие ножки упирались мне в живот, били меня, игрались со мной. Маленький Сэми был таким живым и я так, я так не хотел, чтобы он превратился в меня, или в Колина, или в Рика, или в моих родителей. Я так хотел дать ему шанс, дать шанс себе.