«На следующей неделе мы будем крестить Сэми» — сказал отец.
«Ты ведь не подведешь нас, Сэми, не устроишь там истерику?» — отец посмотрел на Сэми.
«Я уверена, Сэми будет умничкой» — вставила мать.
Я прижался носом к шее Сэми. Он так вкусно пах. Такой маленький и хорошенький.
«Я тебя не брошу» — шепнул я ему.
И черт подери, клянусь вам, он меня понял.
«Тихо, маленький… тихо» — я усадил Сэми в автокресло. Я защелкнул замок ремней безопасности у него между ножек — пухлых и коротких. Он улыбался мне. Он крепко сжал своей ручкой мой палец.
«Сэми, отпусти, малыш, Сэми» — я осторожно высвободил палец из цепкой ручки Сэми. Мой малыш, он так доверял мне. Он верил мне. Он любил меня. Я не должен был его подвести.
Над нами сейчас спали наши родители. Наши отец и мать. Мои отец и мать. Маленький Сэми — маленький я. Второй шанс для них, но мучительное удушение для Сэми, но мучительная смерть для меня. Я смотрел на часы. Мы должны были выехать ровно в три часа. Три — совершенная цифра. Совершенное нечетное число. Три желания, которые исполняют Джин, золотая рыбка, кто там еще? Святая троица — отец, и сын, и святой дух. Тройственность природы — небо, и земля, и человек. Три — вход по ту сторону, ночной пропуск в инфернальное. Прошлое, и настоящее, и будущее. Рождение, и жизнь, и смерть. Я, и Сэми, и неизбежность.
Впереди нас ожидали две с половиной тысячи миль. Первый маркер, краснеющий в палате Рика. В палате моего умиращего друга, На той самой трубочке, воткнутой ему в горло. Я, я и Сэми, мы должны будем сказать «прости», мы должны будем сказать «прощай», мы должны будем сказать «зря ты молчал». Мы должны будем сломать телевизор, чтобы он перестал вещать о страшном. Мы должны будем зашторить окна, чтобы они перестали пускать в палату страшное, мы должны будем поцеловать глаза Рика, чтобы убедиться, что они закрыты. Мы, я, я и Сэми, прошлое, настоящее и будущее. Мы будем с Риком хоть немного, хоть несколько минут. Из которых шестьдесят секунд будут отведены для поцелуя в губы и по тридцать на каждый глаз. И столько же на окно. И еще шестьдесят на телевизор.
Две с половиной тысячи миль. А потом. Потом мы с Сэми возьмем себе шанс. Постараемся отвоевать свое право на жизнь. Право на то, чтобы тебя не ломали тридцатилетние неудачники, возвращаясь с унылой работы в осточертевший дом. Право на то, чтобы тебя не унижали эти люди, которые произвели тебя на свет лишь себя ради. Ребенок — как статус, ребенок — как аксессуар, ребенок — как инструмент шантажа. Право на ошибки и право на собственное мнение. Право на жизнь и право на выбор образа жизни. Право на веру и право на любовь. То право, которого лишены были и я, и Колин, и Рик, и даже мои родители.