Я ответил, что нет – ни разу об этом от него не слышал.
– По-моему, пора мне уже отойти от городской жизни и вновь окунуться в такую вот сельскую жизнь. Начать все сызнова. Что скажешь? Проснувшись утром, первым делом смотреть на море, а когда придут волны – взять доску и пойти на берег.
Такое занятие было совсем не по мне.
– А что с работой? – спросил я.
– Достаточно пару раз в неделю ездить в Токио. Сейчас почти вся моя работа – на компьютере, и ей ничуть не повредит, если я буду жить вдали от столицы. Мир меняется, скажи?
– Откуда мне знать?
Он изумленно посмотрел на меня.
– На дворе двадцать первый век – хоть это тебе известно?
– Что-то слышал.
Покончив с едой, мы перебрались в гостиную, где продолжили выпивать. Осень подходила к концу, но в ту ночь еще не было зябко настолько, чтобы захотелось разжечь камин.
– Кстати, как состояние отца?
Масахико слегка вздохнул.
– По-прежнему. Мозг в полной отключке, так что он даже не отличит куриные яйца от своих.
– Уронишь на пол, разобьется, значит – куриное.
Масахико рассмеялся.
– Если подумать, человек – создание удивительное. Мой отец еще несколько лет назад был крепким мужчиной – хоть бей его, хоть пинай, все ему нипочем. И голова всегда трезвая и холодная, как зимнее небо темной ночью. Аж противно. А сейчас у него в памяти – сплошное темное пятно, будто непостижимая черная дыра, внезапно возникшая в космосе. – Сказав это, Масахико покачал головой. – Не помнишь, кто сказал: «Старость – самая большая неожиданность в жизни»?[4]
Я ответил, что не знаю – даже не слышал такую фразу. Однако, похоже, так оно и есть. Старость для человека – даже более непредвиденная штука, чем сама смерть. Она с лихвой превосходит все наши ожидания. И однажды тебе ясно дадут понять, что мир этот ничего не потеряет, если лишится тебя как биологического – да и общественного – существа.
– Кстати, тот сон, в котором ты недавно видел моего отца, – что, был очень явственный? – спросил у меня Масахико.
– Да, все было будто наяву.
– И отец был в этом доме? В своей мастерской?
Я провел его в мастерскую и показал на стоявший посредине комнаты табурет.
– Во сне твой отец неподвижно сидел вот здесь.
Масахико подошел к табурету и положил на него ладонь.
– Ничего не делал?
– Нет, просто сидел.
На самом деле он пристально смотрел на «Убийство Командора», но об этом я умолчал.
– Это любимый табурет отца, – сказал Масахико. – Обычный и старый, но отец с ним не расставался. Когда писал картины или просто размышлял – всегда садился именно на него.
– На самом деле, когда сидишь на нем, становится на удивление спокойно на душе.