— Однако, — перебил его Бобров, — какая поэзия, я не предполагал в тебе столько сентиментальности.
Петр Николаевич пропустил мимо ушей это замечание и продолжал:
— Любовь же к этой женщине — яд, и яд самый смертельный. Любить эту женщину и быть ею любимым — это отрава, принимаемая в малой дозе. В этом случае можно отделаться легким одурением, несколькими непродолжительными припадками сумасшествия, но зато сколько разочарования в себе и в других! Любить же ее без взаимности — это разорение, позор и… смерть!
— Однако у нее не такой свирепый вид, напротив, она кажется чрезвычайно милой, добродушной… — заметил Виктор Аркадьевич.
— Наружность обманчива вообще, наружность же красивой женщины по преимуществу. Вот уже десять лет, как я знаю ее — я ее доктор. У нее было десять любовников. Последний из них, как тебе только что говорили, уезжает в Ташкент; этот еще кончил лучше других. У нее большое состояние, но все знают, ценою скольких человеческих жизней оно обошлось…
— И с такой славой она еще находит жертвы, поклонников…
— Сколько угодно! — с насмешливой улыбкой сказал доктор.
— По твоему описанию, это просто какое-то чудовище.
— Не совсем… может быть, у нее оскорбленное сердце, которое мстит и платит злом за зло!
— Это еще, пожалуй, лучше! — тихо сказал Виктор Аркадьевич. — Конечно, это ее извинить не может, но, по крайней мере, многое объясняет…
— Я старался добиться ее тайны, — продолжал Петр Николаевич, — но она скрытна и молчалива, как могила.
— Была ли у нее по крайней мере истинная страсть в жизни?
— Насколько мне известно — никогда! Так, какой-нибудь каприз на время — это самое большое, да и то…
— Она замечательно хороша! — как бы про себя произнес Бобров, не спуская глаз с Анжель.
— Не смотри на нее слишком долго, ты можешь попасться…
— Я?.. Полно! — с уверенной улыбкой отвечал молодой человек. — Я застрахован, я уже люблю!
— Гм! — промычал Звездич, не совсем этим успокоенный.
— К тому же, — продолжал Бобров, — у меня всегда было какое-то омерзение к подобному извращению любви — к женщинам, которые составляют достояние всех.
— В тебе много чувства и страсти! — сказал его собеседник, окидывая его докторским взглядом.
— Вот именно, это меня и спасает. Мне необходимо верить в ту, кого я люблю… а этим существам разве можно верить? Признаюсь только, мне очень интересно с чисто философской точки зрения знать, о чем может думать эта женщина?
— Кто может когда узнать, о чем думает женщина? Приход их компаньонов по ложе прекратил эту беседу.
Оркестр заиграл перед третьим актом.
— Ужинать где будем? — спросил один из вошедших, обращаясь к доктору и Боброву.