А если неправда — за что их так очернила молва? Не могли же люди этих краёв в течение стольких веков ненавидеть магию просто так, без всяких оснований…
Или могли?
Как бы там ни было, эта ненависть глубоко въелась в души людей. Крестьяне из Делга и Роуви, с которыми Уне доводилось разговаривать (таких было немного); торговцы и ремесленники из Академии и Меертона; жрецы четырёх богов и Прародителя; аристократы и рыцари Ти'арга наравне с двурами-землевладельцами Альсунга… Их объединяло неприятие магии — разной степени, от полуравнодушного недоверия до озлобленности (особенно если это было связано с чем-то личным). Повлияла, видимо, и Великая война. Уне иногда казалось, что она видит в воздухе линии этой простой схемы: «наш многолетний враг — Дорелия; Долина Отражений, где обучаются маги, — в границах Дорелии; Отражения живут и мыслят не так, как мы; волшебники владеют силой, недоступной большинству смертных; вывод: любая магия — зло». Чётко и линейно, как в трудах философов, которые предпочитал профессор Белми. Настолько чётко, что бесполезно опровергать.
Повлиял, конечно, и Альсунг, под чьим владычеством Ти'арг жил вот уже двадцать лет. Уна знала, что там детей и подростков, в которых пробуждается Дар, без особых сожалений убивают — приносят в жертву собственным многочисленным богам. Любой альсунгец скорее умрёт, чем отправится сам или отправит дитя в такое «проклятое место», как Долина Отражений. Королева Хелт, правда, определённо училась магии; у Уны не укладывалось в голове, как её семья (ведь была же у неё семья?…) могла сделать такое исключение. Наверное, это были очень храбрые люди. Или они просто до самозабвения любили свою златовласую дочь — так сильно, что любовь победила законы королевства…
Ничего хорошего, впрочем, из этого не вышло.
Уна, в общем-то, решилась бы наплевать на общее мнение, если бы его не разделяли её близкие. Магии не доверяли все, кого она знала, кроме тёти Алисии… Но тётя Алисия в последние годы с головой ушла в заботу о муже и детях. Уна редко видела её — и ещё реже отваживалась о чём-нибудь с ней посоветоваться. При каждой встрече она замечала, как её вечно унылое лицо и странные темы для бесед расстраивают и угнетают тётю (хотя та — по своей доброте — и старается не показывать это)… Нет, откровенность с тётей Алисией ничего бы ей не дала.
Отец боится магии до дрожи — и к тому же, увы, не хуже неё знаком с семейными преданиями. Кроме того… Зачем себе лгать — отец не принимает никаких решений, и никогда не принимал. Он угасает в своей северной башенке, среди гобеленов со сценами битв и поединков — тех, в которых никогда не сможет поучаствовать. Он лелеет свою боль и свои неподвижные ноги; он любит Уну, но вряд ли часто вспоминает о ней — как если бы она уже давно вышла замуж и жила отдельно, превратившись в тёплое воспоминание. Он ответил бы ей, как всегда: «Решай сама, дорогая… А лучше посоветуйся с мамой», — и улыбнулся бы беспомощно, вновь разорвав Уне сердце.