— Как только им удается? — обреченно выдохнул Джохар.
— Чему тебя в твоих академиях учили, — скривился муфтий. — Забыл, что те, кого твои парни пренебрежительно называют лохами — на деле страшнее атомной войны? Только разбуди, и увидишь! Или не знал? Они же края не видят, и рассматривать не собираются! Никакой войны не будет. Мы их как скот резали, и с нами так же поступят. Если раньше не подохнем от голода и повальной дизентерии. Лекарств ведь тоже нет.
Боюсь, надо искать способы договориться. Нам с тобой — так или иначе, конец, но детей спасти еще можно.
— Не паникуй, еще повоюем. Вспомни, сколько денег вложила в нас Столица, и сколько интересного мы можем поведать миру. Мы многое знаем, Ахмад. О многом можем рассказать. Даже нынешнему, который по Кремлю на накладных каблуках, и то будет неудобно. Не паникуй, дорогой…
— Да я не паникую, напротив. Что нам еще остается, как не повоевать. Хотя бы для видимости. Чтобы потом спокойно подставить глотку тем, с кем станут разговаривать.
Компромат свой можешь засунуть… Ну, ты понял, не поможет. Будем упорствовать — сотрут с лица земли детей. Аллах от нас отвернулся.
— Да ладно, — недоверчиво хмыкнул бандит в генеральских погонах, протягивая руку к негромко, но противно пищащему спутниковому телефону.
Палец нажал зеленую кнопку. На немыслимо высокой орбите аппаратура зафиксировала: цель на месте. Дальнейшее было делом техники. Во всяком случае, те, кто планировал операцию, выбрали мощность боевой части, обеспечивающую поражение цели с вероятностью, приближающейся к 100 процентам.
Собеседникам закончить разговор было не суждено. Взрыв похоронил их в куче битого камня, горелых досок и покореженной арматуры. Муфтий был прав: компромат не пригодился.
* * *
Разговаривая с ополченцами, отвечая на их вопросы, Виктор часто вспоминал разговор, случившийся больше года тому назад. Отложив газету, он, помнится, сказал:
— Дед, мне страшно. Нас пытаются убедить, что мы же во всем и виноваты! Мол, Союз с нашего согласия рушили, олигархи нашим попущением появились, разворовали и испохабили все вокруг тоже вроде как мы сами. И вообще, через слово намекают, что мы косорукие пьяницы и люди чуть ли не второго сорта в сравнении с благословенной Европой. Не к добру это…
— Заметил — хорошо. Не додумал — плохо. По-другому быть не могло. Управляющие структуры настойчиво загоняют в подсознание обывателя чувство вины. Что государство, что церковь — все они одним миром мазаны. Ибо наилучший подданный или прихожанин — это тот, который кается и платит, платит и кается. А не качает права, как это у нас одно время было принято.