-- Не стану спорить -- отвѣчалъ Радушинъ -- но нынѣшніе поцѣлуи и клятвы въ дружбѣ принимаются людьми опытными въ настоящемъ видѣ; всякій беретъ свои мѣры, и знаетъ, что кто болѣе и чаще его цѣлуетъ, и увѣряетъ въ дружбѣ, тотъ и есть непріятель ему.-- Но, приступаю къ моему разсказу.
Другъ мой назывался Захаръ Борисовичъ; нѣтъ нужды объявлять его фамилію: я разсказываю подвиги не въ злословіе его. Богъ съ нимъ! Онъ уже умеръ, и я давно, въ душѣ моей, простилъ его. Цѣль повѣствованія моего можетъ имѣть нравственную пользу: оно докажетъ, что человѣкъ, избирающій косвенную дорогу, для возвышенія и достиженія намѣреній своихъ, очень ошибается, потому, что всякое безчестное дѣло, рано или поздно, откроется. Захаръ Борисовичъ воспитывался въ нашемъ домѣ. Отецъ его былъ небогатый человѣкъ, и служилъ вмѣстѣ съ моимъ отцомъ, въ Турецкую войну, подъ предводительствомъ Графа Миниха, былъ тяжело раненъ, и, умирая на рукахъ моего отца, поручилъ ему сына своего. Покойный батюшка сдѣлался опекуномъ Захара Борисовича, перевезъ его къ себѣ въ домъ, воспитывалъ насъ вмѣстѣ, и не дѣлалъ между нами никакого отличія. Насъ въ одно время записали въ Корпусъ; вмѣстѣ выпустили, въ одинъ полкъ, въ офицеры, и я всегда почиталъ Захара Борисовича за роднаго брата. Не стану разсказывать, сколько дѣлалъ я ему услугъ въ молодости. Онъ былъ довольно горячаго и сумасброднаго нрава; я защищалъ его, выходилъ за него на дуэль: это очень обыкновенно, и онъ самъ вѣрно былъ-бы готовъ для меня на всякія пожертвованія. Въ молодости каждый изъ насъ гораздо способнѣе къ великодушію, и чѣмъ болѣе старѣется человѣкъ, тѣмъ болѣе, ежели не будетъ имѣть безпрерывнаго вниманія за собою, чувство эгоизма въ немъ усиливается.
При взятіи Праги, мы оба съ нимъ командовали баталіонами, въ одномъ полку. По диспозиціи, его баталіону должно было прежде моего идти на штурмъ. Солдаты не очень любили его, и онъ сначала не имѣлъ удачи; я бросился на подкрѣпленіе, и мы сдѣлали свое дѣло, Онъ былъ раненъ,-- я вынесъ его на своихъ рукахъ но въ mo-же время и самъ я получилъ тяжелую рану; ко мнѣ солдаты были привержены, насъ обоихъ положили на плащи, и избавили отъ смерти.
Раны лишили насъ возможности продолжать военную службу. Мы вышли въ отставку, и, по желанію покойнаго батюшки, вступили вмѣстѣ въ гражданскую службу. Съ тѣхъ поръ, мой другъ Захаръ Борисовичъ началъ подвизаться иначе. Я дѣлалъ свое дѣло, управлялъ порученною мнѣ частію, а онъ вскорѣ успѣлъ пріобрѣсть благосклонность общаго нашего начальника, переѣхалъ къ нему въ домъ, сдѣлался его любимцемъ, и обогналъ меня въ чинахъ и наградахъ. Какія средства употреблялъ онъ къ тому -- можно догадаться; но я ничего не понималъ, думалъ, что онъ болѣе меня трудится, и за то по справедливости имѣетъ болѣе отличій. Теперь я уже вышелъ изъ заблужденія, и увѣрился въ истинѣ словъ, сказанныхъ Мольеромъ: L'ami du genre humain n'est pas mon fait." (Всеобщій другъ не мой человѣкъ). Но въ то время, именно я былъ таковъ, что всѣхъ людей почиталъ добрыми, и своими друзьями. Почтенный Захаръ Борисовичъ продолжалъ часто посѣщать меня, совѣтовался со мною, давалъ мнѣ, не только поправлять свои бумаги, но просилъ даже нѣкоторыя и совсѣмъ писать за него. Все это я дѣлалъ, никакъ не замѣчая, что я тружусь, а