— испытание силы духа, о котором она давно мечтала… Но не ценой чьей-то жизни! Едва она вспоминала, в её сердце вспыхивал неистовый огонь: месть. Она глядела на след пореза на руке сузившимися глазами и давала волю воображению. Ненависть делает сильнее, так ведь в детских сказочках говорится? Ну и отлично. Стать сильнее ей сейчас не помешает.
Впрочем, ненависть и планы мщения стоит извлекать на свет лишь в отдалённом будущем — а вот малышка требует внимания сейчас. Ребёнок потерял отца и мать, ей необходимы забота и тепло. Лэйси знала: Джис спасает её. Знала уже тогда, когда их дом разлетелся по ветру облачком пепла. Останься она одна — и огонь из ярости, отчаяния и боли спалил бы её, как сухую тростинку. Лэйси хорошо видела предел своего мужества: она не вынесла бы одиночества. Она не смогла бы сражаться лишь для себя, жить в пустом мире, где не с кем быть дерзкой, насмешливой и нежной… а ей так хотелось жить!
Джиссиане не хотелось ничего. Жить или нет, было в равной степени безразлично, но Лэй, кажется, нуждалась в ней, и поэтому из двух безразличностей она выбрала жизнь. Ах да, ведь была ещё Клятва.
«Я всегда буду одна, — думала она без горечи и страха, — кто бы ни держал меня за руку. Всё рушится слишком легко, чтобы придавать чему-то значение. Люди умирают слишком легко, чтобы их любить».
Лаисы это не касалось. Лэй была особенной — сестра, волшебница… якорь Джиссианы в мире живых. Наверно, в те дни Джис не отдавала себе отчёта в том, что её сестра — человек, и, следовательно, тоже смертна. Просто она есть — вроде воздуха или неба… И с той же нелогичностью своих десяти лет Джис забывала, что они — не единое целое, а два разных существа. Она была одна, хоть Лэйси и рядом: ведь Лэйси её часть, дополнение — но не кто-то извне, кто может уничтожить или усугубить её одиночество.
А кроме Лэйси, никого и не было. У них имелись веские причины избегать встреч: и со знакомыми, которые подняли бы нежелательный шум, найдя их живыми, и со случайными попутчиками — которые вполне могли оказаться теми, кому сей примечательный факт, к сожалению, и так отлично известен. Да и будь попутчики невинны, как младенцы, и абсолютно непричастны к загадочной трагедии — неважно. Сейчас Лаисе особенно претило общество добродушных, всем довольных взрослых детей, лишённых необходимости и умения ощущать сильные страсти, — а откуда возьмутся другие люди на их пути? И она выбирала безлюдные маршруты, нелюбимые туристами за чрезмерную «цивилизованность»: тропы выровнены с помощью пластила, а синты часто даже не замаскированы под вековые дубы и стога сена. Немногих встречных замечали издалека — помогал и Потенциал, и встроенный в Лаисины часы сканер — и пережидали за кустами и деревьями. Правда, в небе над ними то и дело проносились флаеры, но их опасаться не стоило: сёстры выглядели типичными представительницами бродяг-цветочников — а кому придёт в голову откладывать важные дела и назначенные встречи, чтобы поболтать с цветочниками?