Серебристо-туманная часть меня, незримо парящая где-то высоко в глубине, взирала на меня-в-сумраке, весьма гордого своими достижениями, с ироничной усмешкой: о да, умница, Чен. Сумел не попасть в лужу сапогом на гладкой широкой дороге, когда дождь уже кончился. Тебя именно этому учили больше восьми лет: выстраивать разорванные ноты в стройную мелодию, восстанавливать обветшавшие Кружева. Причём учил тебя великий мастер. И дело своё знал на совесть. Да и ты, дружок, с твоим-то врождённым талантом просто не мог добиться меньшего — разве что вовсе ничего делать не стал бы, только лежать на травке да свистеть небесам…
Мне и сейчас хотелось свистеть — или молчать — небесам, размышляя о тайнах Поля и былых временах и слушая тихие песни земли, растущей и суетящейся вокруг жизни, делая узоры чище, сильней, обновляя… хотелось куда больше, чем странствовать мысленно в лабиринтах возможных желаний Верховного, где меня поджидал только серый туман и немое безмолвие его ярости — странной, давящей… направленной не на меня, а словно бы всюду, вдаль, заглушающей и смех ярких красок, и голоса песен. Я услышал это впервые тогда, в круге Звезды, когда он для чего-то подхватил в падении и вынес меня. Но не к свету и звукам небес, красоты, жизни… не в Мерцание Изначальное, каким оно было для меня всегда, а в ничто. И там, бесконечно долго, пусть и лишь долю мгновения, я знал и видел его настоящего, я понимал его.
А он понял, что мне открылось. И с тех пор я танцевал по волоску над пропастью, непрестанно, а там поджидали острые камни и зубы капканов. И если бы я упал, то нашёлся бы хоть кто-то ещё, столь ясно увидавший его? Я не знал. Но не мог полагаться на судьбу и удачу. Зная то, чего сам я не знаю, постигнув нечто непостижимое, но тёмное и пугающее, я уже не мог отступить. И связал себя с ним накрепко — лишь в слабой надежде, что когда тьма рассеется и неясная сущность этого человека проявит себя, я буду готов.
Удержать его. Заслонить других от него. С ним вместе погибнуть.
Как повезёт.
Но вот Каэрина я не собирался ему отдавать, и без всяких скидок на невезение. Милорд мой Магистр, подобравший меня в грязи, умирающим и полным мечтаний о полётах в высоте… и расправивший мои крылья. Я не простил его. Я не знал, что мне делать с его предательством, с его слепотой, этим приступом безумия бира, закрывшим его глаза и ум именно тогда, когда он был необходим мне, когда я верил ему — и не сомневался, что он верит мне. Ведь он же был моим Учителем.
И сейчас я во владениях моего учителя, пусть бывшего и не питающего ко мне любви и нежности, — для того, чтоб моими руками его уничтожили. Осталось понять — как именно. И помешать. Проще некуда.