Петер втайне надеялся, что мама снова выйдет замуж за какого-нибудь хорошего человека, который будет ее обожать. Она заслужила это, ведь ей столько пришлось пережить с Адлером-старшим.
— Что-нибудь не так? — осведомилась Илона.
Петер покачал головой и, облокотившись на капот, впился взглядом в ее ярко-красные губы, изнывая от желания ощутить их вкус.
— У вас какой-то хмурый, озабоченный вид, — констатировала она. — Я давно это заметила.
— Это семейное, — сказал он смущенно. — Привычка.
— Но вам это не идет, — дружелюбно заметила Илона.
Петер был застигнут врасплох этим замечанием. Ни одна женщина не осмеливалась критиковать его так откровенно. Наверное, следовало немедленно поставить на место эту бестактную особу, но непослушные губы сами собой растянулись в улыбке.
— Хорошо. Как скажете, фрау учительница.
Она тоже мило улыбнулась, обезоруженная его кротостью.
— Понимаете, вы намного красивее, когда не напускаете на себя серьезность.
Петер, наверное, покраснел бы от смущения, если бы знал, как это делается.
— Вы так думаете?
— И вот еще что я хотела сказать, господин Адлер. Вы самый красивый мужчина, какого я когда-либо встречала. — Илона склонила голову набок, окидывая его оценивающим взглядом. — Я бы хотела нарисовать вас.
— Нарисовать меня? Вы имеете в виду — сделать портрет?
— Что-то вроде этого. Живопись — мое хобби, которое, кстати говоря, приносит неплохой доход. Но с вас, естественно, я денег не возьму. Меня привлекают разные люди. Как ни странно, среди них еще не встречался германский тип. Вы не согласитесь позировать мне? Учтите, я — профессиональный художник, неоднократно выставлялась…
— Германский тип? — Он обошел машину и остановился перед ней на расстоянии вытянутой руки. — А что вы под этим подразумеваете?
— Ну, такой современный Зигфрид: светловолосый, решительный, сильный.
Петер был польщен и смущен одновременно.
Наверное, все дело было в сверкающем взгляде Илоны. Она раздевала его глазами, вызывая ощущение, словно он стоит перед ней нагишом, в чем мать родила.
— А вы уверены, что я подхожу? — спросил он.
— Абсолютно. О лучшем натурщике я не могла бы и мечтать. И не бойтесь, что вас узнают, мы создадим некий обобщенный образ и подберем такой ракурс, что это будете и вы, и в то же время не вы.
У Петера перехватило дыхание.
— Что вы имеете в виду? Почему я должен быть неузнаваем на портрете?
— Ах, да, я забыла сказать, что пишу только обнаженную натуру.
— Обнаженную?
Он чуть не задохнулся. Стоять перед ней совершенно голым… Смотреть на нее, трепеща, а то и откровенно дрожа от едва сдерживаемого желания. Нет, это выше человеческих сил!