— А я, девица, наплакалася,
А я нажила себе вечну сухоту,
Нажила я себе вечну сухоту —
Да в сухоте себе мужа-дурака…
К поющим голосам присоединялись всё новые и новые — особенно там, где строчки повторялись. Пели все — и молодые, и старые. Старикову слышались в этом круговом хоре и серебристые нотки Водлаковой, и бас Тонкова, и звонкие трели Карасева-Андрюшки, и даже — один раз — до него донеслись узнаваемые, с нагловатой протяжкой гласных звуки пения Чириковой.
Шут смотрел на всё это действо строго, но спокойно: он хорошо знал, что его ожидает, но нисколько этого не боялся. Так было и так будет, каждый год — из века в век. Ему ли бояться огня, когда он сам — огонь?
И огонь был — Андрюшка загорелся быстро, пламя в сухом летнем воздухе поднялось высоко, а затем также скоро сникло. Шутушка догорал. И Стариков понял, что всё было сделано правильно — так, как надо. Так, как хотел и ждал его величество Шут-время.
Глава 16. Футбол с Чириковой
Вечером на крыльцо высыпало почти всё мужское население экспедиции. Петька и Котерев курили, пуская кольца дыма в постепенно темнеющее небо. Поэт и Стариков переговаривались и щурились в сторону растекшегося по всему горизонту красного металла заходящего солнца. Тонков позевывал и почесывал бороду, раздумывая закурить ли еще одну сигарету или бросить окончательно: дамы из «Городца» ругали его и уверяли, что курение портит ему связки.
Лешка где-то в глубинах своего бессознательного переживал подбирающееся, как тать из-за угла, чувство финала — окончание очередной экспедиции. И гнал его подальше: «Уходи-уходи, во вчерашний день, во болота лесные, на восточную сторонку, в чисто поле, синё море. Тьфу-тьфу, аминь-аминь…».
Вдруг из школьного поворота вынырнули пять фигур. Одна из них держала что-то круглое в руках — что именно, разобрать было невозможно, так как в спины идущим било заходящее светило.
— Кажись, банная банда пожаловала — в полном составе! — пробасил Тонков, который отличался стопроцентным зрением.
— Так их четверо должно быть — еще и пятого где-то подцепили, — заметил поэт. Стариков вскинул голову и начал подслеповато всматриваться в непрошенных гостей.
— Э-эй! — завопил черные усики и поднял вверх круглый предмет. — Фольклористы недобитые! В футбол не желаете? До пяти голов — успеем до темноты как раз.
Основатель и солист «Городца» почесал бороду, огляделся по сторонам и произнес:
— Давненько, господа, не разминал я кости. Перед сном — оно полезно. Каково ваше мнение?
— Citius, altius, fortius9! — ответил поэт и немедленно стал разминаться, начав с растирания подушечки левого указательного пальца руки.