В аудитории уже никого не было. Слава Богу, ушла и Чирикова — в числе самых последних, недобро поглядывая на оставшуюся веснушчатую.
— Конечно, расскажите, Оля. А я можно диктофон включу? — Стариков, конечно, юлил: кнопку записи он включил давно — еще во время лекции. «Бзик, однозначно — бзик!» — сказал голос Будова в голове у Лешки, но молодой препод отмахнулся от него, как от назойливой мухи.
Девушка неопределенно пожала плечами, что для любого фольклориста всегда означает одно: «Пишите, Шура, пишите!».
— У моей мамы… Ей операцию делали серьезную — ну по женской части. И анестезия пошла как-то неудачно. И вот ей привиделось, она мне сама много раз рассказывала: «Вижу планету какую-то необитаемую, вот всю в рытвинах и кратерах. Вот как Луну или Марс по телевизору иногда показывают, вот такая же. И меня, говорит, кто-то большой и очень неприятный — в накидках или плащах грязно-желтого, темного такого цвета, с ногами-копытцами и глаза у них красноватые, — вот они маму мою в гроб заколачивают. Я, говорит, кричу: «Нельзя меня хоронить! Я же живая!». А они смеются, вот хохочут страшно — у мамы до сих пор, когда она про это рассказывает, мурашки по телу бегают. Хохочут и кричат с издевкой: «Раз ты живая, тогда вспомни свое имя!». А она никак не может! Пытается-пытается вспомнить — и никак.
Ах, да! Забыла. А поодаль — где-то там, ей не видно, но она знает: падают гробы. Один за другим, с глухим стуком. И каждое падение сопровождает такой голос, гул: «Не заслужила доверия! Не заслужила доверия!». Страшно до одури! И тут, видимо, врач-анестезиолог начал звать ее: «Турская! Турская!» — это фамилия моей мамы. И она вспомнила и сказала этим в плащах: «Вот как меня зовут!». И очнулась.
Девушка замолчала, Лешка тоже не сразу заговорил: всегда так делал, чтобы рассказчики могли что-нибудь еще добавить, если захотят или вспомнят.
— Очень интересно. Спасибо, — спокойно и важно кивнул Стариков, хотя сам был рад новому тексту, как третьеклассник — велосипеду. — А я вам в ответ тоже расскажу одно сновидение, похожее по сюжету. Я записывал его лет шесть назад в Сурском районе. Точнее, это даже не сон, а обмирание. Так называется состояние, когда человек надолго засыпает, ну, знаете, наверное?
— Ага! — очки Ольги заинтересованно блеснули. — Летаргический сон.
— Ну да. В основном, в таких случаях говорят о летаргии. Так вот: мама информантки (ну то есть рассказчицы) обмерла недели на две. Очнулась и говорит: «Побывала я на том свете, дочка!». — «Расскажи, мамк!» — «Да мне не велели много рассказывать-то, а то умру. Но я уж смерти-то не больно боюсь…». И вот она описала, что видела.