– А можно без твоих шуточек, Мара?
Она заразительно смеется. Наверно, так умеют смеяться только молодые девушки или даже девочки-подростки, не встречавшиеся пока с болью жизни.
– Зачем звала?
Она опять по-детски надувает губы, но взгляд уже холодный.
– А если соскучилась? Может, мне внимания не хватает.
– Знаешь, привлекать твое внимание это как-то…
– Знаю. Не любите вы меня, не цените, не уважаете… Только боитесь. Это я не о тебе…
Она замолчала, вглядываясь мне в глаза.
– Ладно, проехали. Ты не ответил на мое прошлое предложение, а я так давно не танцевала. Я танцевать хочу, бука!
– Ты же знаешь, как я танцую, а ты опять будешь пытаться вести.
– Это отказ?
– Ни в коей мере! Что я, себе враг?
– То-то же! Полонез, танго, твист?
– Не умею.
– Знаю. Тогда как всегда? Белый танец – дамы приглашают кавалеров!
Зал наполнился вступительными тактами вальса. Какого? В музыке я все же профан и Шуберта от Шумана не отличу. Мара положила руку мне на плечо, я приобнял ее за талию… Первое, еще слегка скованное движение ног, и вот уже двигаюсь в нужном темпе. Вальс – это единственный танец, который с горем пополам я освоил на «троечку».
– Почему Хель, ты же их не любишь? – я киваю на промороженные ели.
– Еще меньше я люблю шеол. Только люди, живущие в Синайской пустыне, могут представить себе преисподнюю, как раскаленную сковородку. Жуткий холод норманнов, конечно, тоже мне не сильно близок, это не родная Навь, но сегодня Хель как-то лучше передает сложившиеся обстоятельства.
Очередной оборот, вдруг замечаю, что что-то изменилось. Под белыми, промороженными насквозь елями мелькнуло что-то темное. Еще один оборот, и я встречаюсь глазами с человеком. Он одет в серую шинель, почти на самые глаза надвинута характерная немецкая каска, кожа лица пепельно-серая, но глаза живые, только подернутые пленкой, но в глубине их видна мука. Вот еще один, сжимающий в окоченевших руках «маузер» с расколотым прикладом. Следующим был офицер в фуражке с зажатым в ладони тридцать восьмым «вальтером». А вот это не так – боец был одет в белый маскхалат, а в руках у него была «светка».
– Это неправильно, – я сбился с темпа и чуть не наступил Маране на ногу. – Ему здесь не место!
– Знаю, его место в Светлой Нави, как и любому защищающему свою Родину, но старые грехи сюда потянули.
– Неужели настолько страшные, что защитник родного очага может попасть в Хель?
– Он отрекся от Рода!
Да, это грех страшный – лучше убить, чем отречься.
– Может, раньше он и был слаб, но сейчас искупил, неужели Род за него не просил даже? Не простил?