Еник снова вскидывается.
— Это средство мне известно, папа. Но только один человек боится, что ты его пустишь в дело, — это ты сам. Жаль только, что вы выбрали для разговора именно это место.
— Девица могла бы проявить хотя бы столько воспитанности, чтобы удалиться и дать нам возможность поговорить без посторонних, — заявляет пани Гаразимова самым ледяным из всех возможных ледяных тонов своего голоса.
И тут Лида выкидывает такое, чего, ей кажется, она будет стыдиться до самой смерти. Слегка приподняв края юбки кончиками пальцев, она делает книксен и отвечает деланно сладким голосом:
— Конечно, милостивая пани.
Потом берет Еника под руку и добавляет:
— Ты меня проводишь, Еничек?
Обалдев от неожиданного поворота разговора, Еник идет с Лидой нерешительно и неловко. А так как на средней из трех дорожек, идущих к беседке, стоят родители Еника, Лида избирает ту дорожку, что ведет вниз, к дому.
— Еник, останься, — выкрикивает пани Гаразимова.
Но сын идет с Лидой, хотя сознание, что происходит нечто тягостное, сковывает его все больше.
— Енда! — кричит пани Гаразимова, и в ее голосе прорываются нотки приближающихся слез или истерики. Сын останавливается и оглядывается. В тот же миг Лида отпускает его локоть и пускается бежать.
Еник стоит, как соляной столп, тупо и растерянно. Когда он решится — будет уже поздно. Дорожка перед Лидой затуманивается слезами, но она бежит все быстрее и быстрее. Прочь отсюда. Праздник для нее кончен. Он не должен был оглядываться. Должен был идти и не оглядываться. Это была только репетиция к спектаклю, который никогда не состоится, но он не смел так подвести ее.
Картежники разыщут друг друга и на Страшном суде, они не затеряются в толпе прочих грешников, а распрекрасно сползутся в кучку. Если не найдется ничего другого, они настригут карт из своих покровов, саванов, риз и их «беру прикуп, — сто и семерка, — еще одну, — масть, господа, — очко, — карты на стол» и прочие игрецкие словечки будут звучать даже перед самым престолом божьим. Их адские муки будут не от жара в котлах, в которых им кипеть, а от невозможности собраться и составить партию.
Для них хороша любая возможность, чтобы сойтись и играть кон за коном, просто, чтобы утолить жажду, просто, чтобы выяснить, кто же сегодня первый оглядит всех свысока, потрет руки и скажет:
— Ну, как, господа?
И что за праздник, если не шуршат карты, а если уж шуршат, то пусть весь мир перевернется и станет на голову.
Вот и тут, в том углу сада, что ближе к дому, на трех столах идет игра, на двух — в марьяж, на третьем — в ферблан. В ферблан играют самые азартные — трактирщик и мясник; мясник проигрывает пару волов, трактирщик — недельную выручку, хоть ему пришло время платить долг пивовару; но это пустяки, небольшое кровопусканье, — редко случается, чтобы кто-то спустил все.