Квис ждет вопроса или реплики, которые вернут пани Нольчову к их беседе. Но гостья переводит разговор на его здоровье, дает несколько советов, которыми люди молодые могут довести старших до исступления, вспоминает о неумолимо бегущем времени и просит его позвать Марину. Пани Катержина прощается с Квисом бесстрастным пожатием руки, в котором Квис тщетно ищет следы прежнего интереса и участия. После ее ухода он долго сидит вялый и угасший, с лицом, старчески морщинистым, и люди, идущие по Костельной улице за отпущением грехов, ощущают в своих мыслях леденящий ветер и полагают, что старик сидит в своем кресле очень уж неподвижно, и это неспроста.
Мадемуазель Элеонора Дастыхова посетила своего брата-судью. Судья наблюдал за ней с того момента, как она вышла из калитки усадьбы и направилась через площадь к зданию суда. У судьи было достаточно времени, чтоб приготовиться к визиту сестры, который, как он мог предположить, ничего приятного не сулил.
И вот она сидит напротив него в старом, потертом кресле для посетителей, на месте, заведомо неудобном для каждого, кто на нем окажется. И тем не менее судья не чувствует в себе обычного присущего ему превосходства; не приходит на помощь ни мощное прикрытие — стол, заваленный бумагами, ни высокое судейское кресло, ни тень, которая закрывает его лицо, когда он сидит, привычно повернувшись спиной к окну. Такой противник, как Элеонора Дастыхова, одним своим присутствием, еще не начав разговор, разрушает традиционную стратегию судьи. Она спокойно подставляет свое бледное лицо свету, и от этого тусклая синева ее глаз лишь приобретает серый ледяной оттенок. Плоская, угловатая Элеонора никогда не была хороша собой, но успела понять это прежде, чем сей факт стал причиной ее страданий, и устроила свою жизнь соответствующим образом. У нее было достаточно большое приданое, чтоб возместить им отсутствие красоты, но она рассудила, что покупать себе мученья за такую кучу денег — плохая сделка. Ее состояние давало ей независимость, а ум, острый и ироничный, не позволял озлобляться и скорее вел к людям, чем отдалял от них. Она была женщиной до глубины души, но проявляла свою женственность лишь в той мере, в какой считала нужной. Глубоко в себе она скрывала неисчерпаемый источник нежности и доброго интереса к другим людям, и это спасало ее от клейма старой девы. Она, пожалуй, была не прочь приодеться, но этого никто не замечал, так как носила неяркие одежды. Большинству жителей Бытни могло даже показаться, будто она постоянно ходит в одном и том же платье. Просто Элеонора избрала для себя спортивный стиль, в котором изменяла очень немногое, а ткани, из которых шила, были всегда столь же неброски, сколь хороши по качеству. Вот и сейчас она пришла в одном из таких платьев, в туфлях на низком каблуке и в плоской шляпке, ее светлые пепельные волосы, верно, не поседеют и в шестьдесят.