Пани Катержина слегка бледнеет. Разве все, что сказала Лида, не точное повторение ее собственной истории? Видимо, такое происходит потому, что корни всех человеческих чувств и вообще всего, что может с нами случиться, — общие. Пани Катержине приходится заставлять себя ответить, но ее ответ кажется ей чересчур обдуманным, чтобы девушка могла поверить.
— Я не понимаю вас, Лидушка. Когда я полюбила своего мужа, для меня перестало существовать все на свете.
Лида вздыхает.
— Это было наверняка прекрасно, и я могу лишь пожелать себе того же.
Пани Катержине необходимо собрать все силы, чтобы удержаться мыслями возле этой девушки, пришедшей к ней с юной верой и надеждой, что она поможет ей разобраться. И Лида, напряженно вглядываясь в нее, понимает, что перед ней уже не та пани Катержина, что была на празднике в саду. Она стала совсем прозрачной, и, хотя по-прежнему красива и приветлива, ей кажется, что пани Катержина отдаляется от нее с каждым словом. Это не холодность, и Лида верит, что пани Катержина любит ее так же, как и прежде, но что-то отделяет ее теперь от всего, что происходит вокруг.
— Что же вам мешает? — спрашивает пани Катержина, и это звучит так, словно она спрашивает самое себя.
Лида набирает в легкие воздух, как будто собирается прыгнуть в воду, и выпаливает:
— Я не могу здесь жить. У меня разрывается сердце, когда я вспомню о маме, о тете Лени и еще кое о ком, но оставаться здесь я не могу. Как подумаю, что должна прожить здесь всю свою жизнь, мне хочется убить себя.
Страстность девушки задевает в душе пани Катержины что-то такое, к чему она никогда не прикасалась. Она принуждает себя отвечать ей с улыбкой:
— Но на свете почти все места одинаковы, если живешь там постоянно. А стремление к перемене можно удовлетворить путешествуя. Ради этого нет необходимости отказаться от любви и от дома.
— Нет, — восклицает Лида порывисто, — это не все. Я просто не могу жить, как живут другие. Не знаю, сумею ли я все объяснить… Мне кажется, что я живу не одна, понимаете? Что во мне много людей и все они немы и неподвижны, пока я не позволю им говорить и двигаться; они мертвы, пока я не пробужу их к жизни. Я не могу их предать, мне кажется, что я живу лишь ими и для них.
Лида понижает голос и наклоняется к пани Катержине, словно доверяет ей величайшую тайну.
— Я хочу стать актрисой, я должна ею стать, даже если это будет стоить мне жизни.
Пани Катержина дрожит, ей холодно. Разговор с девушкой наталкивает ее на удивительные аналогии. Разве не вспомнила она в эту минуту другого человека, который тоже говорил о людях в себе? Но тот не собирался высвободить их и дать им жить для других, как эта охваченная нетерпеливой страстью девушка.