Лицом к лицу, не отводя взгляда, — вот как лгут люди.
— Нет, тетя, я ничего не видел. Мне стало плохо, а в магазине было полно, и я попросил дядю меня подменить. Может, он нашел?
Она глотает слюну, побелевшие губы шелестят, будто две слипшиеся страницы в книге, что никак не желают разлепиться. Как быстро семя пошло в рост и дало плод! Первое яблоко скатилось мне прямо в подставленные ладони, я вгрызаюсь в него и с жадностью высасываю сок. Тетя приметила мой алчный взгляд, а он заглатывает, до тошноты обжирается ее смущением и замешательством. И велит своему лицу: «Улыбайся!» И сражается со своим горлом: «Разожмись!» И приказывает губам: «Раскройтесь и говорите!»
Как легко мне усилить ее пытку! Я приподнимаю молоточек учтивости: тук, тук, смотри-ка, забиваю гвоздочек все глубже и глубже.
— А что, важное письмо, тетя? — спрашиваю я, разыгрывая заинтересованность. — Я пойду спрошу у дяди.
— Нет, нет, — выпаливает она в тревоге и выставляет руку, чтоб задержать меня. — Совершенный пустяк. Впрочем, возможно, я обронила его на улице.
Она подымается и шарит рукой, нащупывая шляпу.
— Я пойду наверх приглядеть за ужином. Побудь здесь.
Я ее понимаю. Она не в силах больше сидеть под взглядами стольких жадных глаз, выставляя всем напоказ лицо, исхлестанное сомнениями и страхом. Это гонит ее, теперь она примется бродить по дому, возможно, сожжет все прежние письма и выражения благодарности общины, кроме того, ей нужно подготовиться к объяснению с дядей.
Главный крадется к кабине кассы, по лицу своей владычицы он прочел, почему она не пригласила его на совет, и помертвел от страха.
— Что там случилось у милостивой пани?
Изображая легкомыслие и безучастность, я пожимаю плечами.
— Потерялось какое-то письмо в голубом конверте, да, наверное, оно у дяди.
Страх посыпает пеплом главу главного, покрывает им и его лицо.
— Не может того быть, у хозяина его наверняка нет.
Он вдруг просовывает голову в окошко кассы. От головы несет помадой, и она шипит, будто разрываясь под напором ярости и злобы:
— Это вы, вы нашли его!
— Ну, не сходите с ума. Если бы я нашел, я бы передал адресату. И вообще — вам-то какое дело, — говорю я и добавляю унизительное и неучтивое: — Приятель.
Смерч не улегся и продолжает свою сокрушительную круговерть. Дядя, возникнув в дверях канцелярии, зовет меня:
— Карличек, возьми дневную выручку, кроме мелочи, и зайди ко мне. Пан делопроизводитель тебя заменит. Не вы, пан Суйка, не вы, — кричит он главному, ринувшемуся было в кассу, — я сказал, пан делопроизводитель.
Красная циновка поскрипывает под широкими дядиными шагами.