— Доктор, будь добр, приготовь, — быстро бросил Путилин.
Я понял, что это значит. Из аптечки, находящейся в кабинете моего друга, я вынул валерьяновые капли и поспешно накапал их в рюмку с водой. О, сколько раз мне приходилось это делать здесь, в этом помещении, видевшем столько слез, обмороков, потрясающих сцен…
— Сударыня, вы так взволнованы… выпейте капель. Это — мой друг, доктор… Он вам приготовил.
Г-жа Грушницкая начала пить, но подавилась. Очевидно, истеричный шар уже подступил к горлу бедной женщины.
— Это почерк вашего мужа? — показал ей записку Путилин, закрывая последнюю строчку, где говорилось о намерении самоубийства.
— Да! — вскрикнула она.
И испуганно, жалобно-жалобно посмотрела на нас. Сколько ужаса, мук засветилось в этом взоре!
— Стало быть… стало быть… — пролепетала она и покачнулась.
— Увы, сударыня, будьте тверды, соберитесь с силами — ваш муж застрелился.
Я подхватил бедную молодую вдову.
Минутный обморок сменился жестокой, но и благодетельной истерикой. Я возился около нее, оказывая ей медицинскую помощь, а Путилин, не выносивший женских слез, нервно потирал виски.
— Эдакие сумасброды… этакое легкомыслие…
Спустя немного времени, давясь слезами, Грушницкая поведала нам грустную историю, разразившуюся для нее такой потрясающей катастрофой, как самоубийство мужа.
— Все проклятый картежный азарт… Это он погубил мужа.
— Он сильно и давно играл?
— Как он играл, вы можете судить по тому, что в течение полутора лет он спустил три наших имения. Мы ведь были очень богатые…
— А теперь?
— Теперь не осталось ничего, буквально ничего, кроме долгов. Мы с пятилетней дочерью — нищие.
— А скажите, госпожа Грушницкая, про какие чужие деньги он упоминает в своей предсмертной записке? Вам известно это или нет?
Несчастная женщина закрыла лицо руками.
— Боюсь думать, но предполагаю, что речь идет о деньгах сиротки Юлии Вышеславцевой, нашей очень отдаленной родственницы, девочки четырнадцати лет, опекуном которой он был назначен. О, какой ужас! К довершению всего — еще позор, преступление, запятнанное имя.
Путилин с искренним сочувствием смотрел на вдову.
— Вы не знаете, где играл ваш муж?
— Нет. Он никогда сам ничего не говорил мне об этом, а мне тяжело и противно было расспрашивать.
— Ну-с, последний вопрос: на пальцах вашего мужа были кольца?
— Да, он всегда носил кольца, но особенно не разлучался никогда с двумя: одно — большой кабошон-изумруд, другое — опал, осыпанный бриллиантами.
— Вот и все… Тело вашего супруга должно находиться теперь в анатомическом театре. Торопитесь туда.