В последний день пасхи дьякон так отозвался о певчих:
— Если бы не горлопаны, так мы бы и по сие время собором владели. А и обвалилось бы там чего сверху, так не в заутреню, может, а в простой день, втихомолку. Подобрали бы мы щикатурку, ан никто бы и не узнал. Никому бы и в голову не пришло наново собор перестраивать.
Услышав суждение дьякона, протоиерей счел долгом дать ему выговор:
— Не твоего ума дело, — сказал он строго. — Построение нового знаменитого храма несет торжество всему христианскому миру. Ты должен гордиться, а не суесловить, дьякон.
Допущенный к беседе церковный староста Горбунов осмелился возразить.
— Доживем ли, отец Михаил, — сказал он печально, — доживем ли еще до скончания перестройки, бог весть… Богомолка третьего дни сказывала, что, мол, храм наш не престанет строиться до тех самых пор, пока царствующая фамилия не иссякнет. Нарочно, мол, станут строить агромаднейшее здание и во веки веков его не закончат, чтобы царствующий дом сохранить…
— Нечестивец! — грозно вскричал протоиерей. — За такие слова мало лишить тебя гильдии и предать анафеме! Моли бога, чтобы от кощунственных твоих слов не колебнулся и этот алтарь подобно тому!
— Прости меня, отец Михаил! — закричал испуганный староста. — Прости за ради Христа…
Но не так-то легко было испросить у отца Михаила прощения, тем более что, усердно браня и стыдя старосту, протоиерей был в душе благодарен ему: бесхитростный пересказ легенды, только что, очевидно, родившейся в народе, надоумил протоиерея использовать интерес горожан к перестраивающемуся собору. Протоиерей понял, что нужно немедленно испросить у правительства сооружения временной деревянной пристройки к существующим пока стенам собора и в этой пристройке отправлять службу. Народ, подогреваемый слухами, будет охотнее, чем когда-либо, посещать богослужения, совершаемые непосредственно на месте постройки.
Провидя неисчислимые выгоды от быстрейшего выполнения этого плана, протоиерей решил тотчас же, даже не сообщая причту о своих намерениях, приняться за хлопоты. Прежде всего он отправится к преосвященному.
— Распорядись, чтобы мне подали лошадь, — сказал он старосте.
Бедняга вообразил, что протоиерей едет жаловаться на него, и упал в ноги.
— Помоги мне одеться, — сурово сказал отец Михаил, направляясь к шкафам с облачением.
— Прости меня, отец Михаил! — голосил купец, ползая за ним по полу.
— Моли господа о прощении, а мне дай одеться, — молвил отец Михаил менее сурово.
Купец поспешно вскочил и принялся подобострастно одевать протоиерея. Были поданы лошади, и протоиерей уехал, на прощание еще раз погрозив старосте пальцем. Для него самого было ясно, что хлопоты должны увенчаться успехом, ибо не было причины для отказа.