Действительно, в самое ближайшее время появилась пристройка к собору, внутренностью своей представлявшая настоящую церковь, довольно вместительную; причт стал служить в ней, не смущаясь производимыми рядом за стенкой строительными работами, и надежды протоиерея оправдались вполне. Причт был спасен.
Когда же, спустя три года, по свойству работ, состоявших главным образом в забивке свай на обширном участке, понадобилось убрать пристройку и причту было приказано отправлять священнодействие снова в Сенатской церкви, то на этот раз уж само начальство Сената решилось не допускать исаакиевский причт в свою церковь. Министр юстиции князь Лобанов-Ростовский категорически заявил о неудобствах как совместного, так и поочередного служения в Сенатской церкви двух причтов и вызвался великодушно помочь исходатайствовать для исаакиевских соборян отдельное помещение. За хлопоты принялись трое: преосвященный викарий Владимир, обер-прокурор святейшего синода князь Голицын и министр юстиции князь Лобанов-Ростовский. Они отнеслись к морскому министру, маркизу де Траверзи, и когда оказалось, что маркиз ничего не имеет против устройства на казенный счет церкви в Адмиралтействе, осталось получить высочайшее разрешение и приступить к работам.
Все было сделано. Церковь в Адмиралтействе построили и оборудовали в кратчайший срок — в один год, исаакиевский причт переехал в нее к рождеству и уж мог отныне спокойно и счастливо там оставаться до окончания перестройки собора.
Причт более не чувствовал себя обиженным в настоящем, мог законно гордиться будущим своим знаменитым храмом, и пасхальное преступление горлопанов-певчих было почти забыто.
А предстояло строиться храму — сорок лет.
У Нарвской заставы дилижанс стал: полосатый шлагбаум преградил ему путь. Пассажиры послушно вынули подорожные. Одним из последних подал свой документ невысокий молодой человек, приятный лицом, изящно одетый и совершенно без всякого провинциализма в манерах. Спутники его по дилижансу за время дороги успели узнать, что он едет из Парижа, где в продолжение нескольких лет получал образование, и принадлежит к славной дворянской фамилии, известной прекрасными поместьями. Прочие пассажиры были попроще, и этот родовитый молодой человек чрезвычайно понравился им. Они только несколько недоумевали, почему такой барич едет вдруг с ними в сравнительно недорогом дилижансе, а не в собственном экипаже. Очевидно, разгадка была в скупости родителя; но вполне возможно, что сын прокутился перед отъездом из Парижа, в чем не было ничего предосудительного для богатого юноши, счастливо закончившего в чужих краях образование и возвращающегося в отчий дом.