С верстами мало что меняется в степи. Она так огромна, что человеку трудно заметить перемены в дороге, в том, как убегает от его глаз туманящийся горизонт, как разрастаются овраги, кудрявятся терновники, поднимаются курганы и по-разному, с неуловимыми оттенками красок, взору открываются все новые и новые дали. В степи человек должен чувствовать себя свободно, успокоенно, как птица в широком и безоблачном небе.
Теперь степь поделилась на «свою» и «чужую». И тревожно стало в степи.
Черенков, как шальной, выскочил с Надеждиного двора с группой конников и поскакал в направлении Лесной, где он недавно побывал. А из Казаринки в разведку на Лесную выехали Сутолов и Пшеничный.
Лиликов пошел к Косому шурфу.
И для каждого из них степь была «своей».
Черенков гасил в бешеной скачке горячечный огонь в голове. Досаду от одного убийства он надеялся стереть другим убийством. Скачка по степи помогла ему думать об этом.
Лиликов был озабочен делами шахты. Он мысленно занимался подсчетами — сколько надо крепежного леса. Тишина в степи пробуждала желание помечтать о тех далеких временах, когда, возможно, исчезнет разруха и всюду начнется строительство.
Сутолов и Пшеничный вели себя так, словно отправились просто проехаться по степи и полюбоваться ее зимней красотой.
В версте от Терновой балки они придержали коней, закурили.
— Ты у кого табак берешь? — спросил Сутолов.
— У Паргина…
— Гляди, Арина богомольная, святая, стало быть, а табак сечет — не укуришь натощак.
— Тэбэ тож пробырае?
— А что же у меня, глотка не такая? — неожиданно обиделся Сутолов.
Пшеничный засмеялся:
— У тэбэ багато чого нэ такого!
Сутолов зло дернул коня и поехал вперед.
— Дывысь, и кинь розсэрдывся! — посмеивался Пшеничный, догоняя. — А можэ, я й правду сказав…
— Давай поглядывай за кустами, не на вечерки собрались! — буркнул Сутолов недовольно.
Он курил, держа цигарку в кулаке и вглядываясь в темную полосу Терновой балки. Может, ничего обидного и не хотел сказать Пшеничный, но так уж настроен был Сутолов: всякая мелочь его задевала. Ему казалось, глупая гибель Григория принизила его перед другими.
Терновую они проехали молча. До Лесной оставалось совсем не много. «Схлестнуться бы тут с Черенковым, — с отчаянной решимостью думал Сутолов, — в один раз закончить все споры, и катитесь все, кто считает меня страдальцем по Гришке, к чертовой матери!..»