— Лиликова!..
— Сутолова!..
— Пшеничного!..
— Алимова!..
Вишняков поднял руку. Взгляды с любопытством потянулись к этой руке. Волна голосов моментально стихла.
— Хороших людей называете, — сказал Вишняков в наступившей тишине. — Надо от каждой артели. Артель на шахте хозяин. Есть еще у нас одна артель — военнопленные. Может, и они пожелают?..
Небольшая группа военнопленных до сих пор молчаливо наблюдала за происходящим. Впереди стоял Янош Боноски, черноволосый мадьяр. Рядом с ним высокий поляк Збигнев Кодинский, выглядевший щеголевато и в своем давно обтрепавшемся френче. А недалеко от них австриец Франц Коплениг, в худых русских сапогах, в шахтерском суконном пиджачке, но из-за изящных очков, плотно сидящих на широком носу, все же не потерявший вида иностранца. Эти чаще заходили к шахтерам в дома. На этих смотрели с надеждой, что они присоединятся к выборам. Но они молчали.
— Франца! — раздался детский голос.
Все повернулись на этот голос. Он принадлежал Михе, коногона Паргина двенадцатилетнему сынишке. Азартно заломив великоватый отцов картуз, Миха смело повторил:
— Франца надо!
— Какого Франца? — спросил Аверкий.
— Копленигова Франца! — уже с меньшей смелостью повторил Миха.
Его смутило то, как недоверчиво и усмешливо глядели на него шахтеры.
— Франца, который сказки ему говорит! — вмешался забойщик Петров.
— Расходились Паргины! — заржал Аверкий.
— Чего ты! — сердито остановил его Кузьма Ребро.
Миха подскочил к раздумчиво кивающему головой, как будто лишенному интереса ко всему, Францу.
— Почему ты считаешь? — серьезно спросил Вишняков.
— Говоришь, хороших людей называют, — робея от внимания, произнес Миха, — а Франц чего ж, плохой?
— Правильно! — весело взревел Петров.
Он все еще не верил, что вот так просто, называя одного, другого, третьего, можно выбирать власть. Маленькие, прищуренные глазки бегали по толпе, ожидая, что затея с выборами превратится в шутку. Лицо пылало, выдавая волнение. Может, он надеялся, что кто-то выкрикнет и его имя.
— Я присоединяюсь насчет Франца Копленига! — поддержал Миху Вишняков.
— Давай, от имени Мишки Паргина! — вскричал тогда Петров.
— Цыц! — грубо толкнул его Кузьма.
— Чего это?
— О деле разговор.
— Мальчишка ведь!..
— Ты тоже не больно усат, — сказал Лиликов, заставив замолчать скопчески гололицего Петрова.
Франц Коплениг будто и не слышал, как пытался озоровать Петров. Широкое лицо его сделалось серьезным.
— Я… говорийт речь! — сказал он, пробираясь к ящику, на котором стоял Вишняков.
Шахтеры с любопытством зашумели. Вишняков поднял руку, прося тишины.