— Вот и задачка поступила… — проговорил Вишняков, крутя в руках телеграмму.
Пашка, наверно, шел к машинистке Калисте: в последнее время он к ней зачастил. Легка жизнь: посидел возле аппарата, принял известия — и айда любовь крутить.
Вишняков нацедил полную кружку воды из бачка, стоявшего в углу, залпом выпил, — как огонь погасил. Собственная жизнь уже давно представлялась ему беспрерывным пожаром, который ничем не загасишь. С добычей не все просто. Кто-то упорно добивался, чтобы рудник затих, прекратил выдачу угля. Вишняков понимал, что такие приказы могли исходить от Продугля. Но кто-то их выполнял. Не Фофа, Фофа тут весь на виду. Взрывчатку пытался пристроить на уклоне, но это ведь все мелочь. Он не отгоняет порожняк, не задерживает вагоны с лесом, не лишает шахту керосина. Кто-то это делает другой, покрупнее Фофы.
Алимов настаивал на аресте Фофы, когда тот был пойман в шахте со взрывчаткой. Арестовать можно. А дальше как? Оставшиеся штейгеры тоже могут испугаться арестов и покинут шахту. Переговоры с Продуглем будет вести некому. Счета по поставкам залягут неоплаченными. Дело это сложное…
Задумавшись, Вишняков подошел к окну. В темном стекле, за которым часто мелькали снежинки, отразилось его нахмуренное лицо с выступающими скулами, глубокими тенями под глазами и твердо сжатым ртом. Видны были угловатые плечи, а за ними высокая дверь. Вот она, кажется, приоткрылась. «Сквозит, — подумал Вишняков, — ветер не только за окном, но и по дому гуляет. Метель началась…»
Он запахнул пиджак, натянул шапку и вышел поглядеть платформы. Занятие бесполезное: десятки раз осматривал их днем. Но не усидишь без дела, когда ничто не приходит в голову. Путь к железнодорожной ветке был прямой — через дворы. Вишняков, однако, пошел по улице, где стоял Фофин дом. «Погляжу, светит или спать улегся, боров проклятый». Он злился на Фофу из-за вагонов, непорядков со снабжением шахты и жалел, что защищал его перед шахтерами, когда обнаружился случай с запалом. Чего защищал, сам толком не мог понять. Все надеялся, что наступит время, когда будет от Фофы польза.
Окна в Фофином доме закрыты ставнями. Темно. Может, светится в тех, которые выходят во двор? Повернувшись спиной к ветру, Вишняков постоял немного, раздумывая, идти ли ему дальше или постучать к Фофе. Зачем, собственно, стучаться? Явился председатель совета спрашивать, как быть с отправкой угля в Тулу. Помоги, мил человек, ничего хорошего у нас самих не получается. Фофа надует щеки, покрутит носом, погладит живот и ответит: «Ничем не могу помочь…» Смех, да и только! Вишняков резко повернулся и прошел мимо. Ему припомнилось, как Фофа положил белую ладонь на бумажку артельщиков о приеме его, Вишнякова, на шахту и сказал, как отрезал: «Приема нет». А ведь тогда некуда было деться, хоть с сумой по рудникам иди. В кармане — ни копейки, ни сухаря, «ни торточки», как говорят шахтеры. Тогда не стал просить, а теперь и тем более. Образуется как-нибудь и с вагонами, и с отправкой угля, и со всем прочим.