Когда появилась шахта, в Благодатовке-Шараповке начали селиться другие люди. Потом пробили ствол поглубже, в двух километрах выше, по Казаринскому бугру. Поселок разросся в той стороне, а на Шараповку свозили штыбы. Траву и родник забило. Шараповская сторона стала черной, похожей на пожарище. Но старые жители ее не покидали. Строились здесь и новые, чаще всего те, кому не очень хотелось мелькать перед глазами управляющего и урядника.
Пусто и сыро было в полуземлянке Вишнякова. Некому убирать, некому топить плиту, чтоб поубавить сырости. Мать и отец умерли перед началом войны от брюшного тифа. Меньший брат погиб в боях под Брестом. А старшая сестра жила в Мариуполе.
Явившись в Казаринку, Вишняков взялся за ремонт. Потом закрутился среди людей и все оставил. В последнее время не успевал даже прочистить дорожку в снегу. Прилизанные ветром сугробы поднимались до невысокой крыши, закрывая окна так, что в доме и днем держался полумрак. Вишняков являлся на час и падал на подушку в полузабытьи. А иногда не удавалось уснуть, и он ходил, сгорбившись, смалил цигарку за цигаркой, топил плиту и, казалось, собирался долго не показываться на люди.
Внимание людей утомляло. Одни смотрели с любопытством, другие — ласково, а третьи — вопросительно. Находились и такие, которым он показывался загадочным и непонятным. Они заметно оживлялись, когда Вишняков попадал в затруднительное положение. Сообщникам же на это — ноль внимания. Кузьма все так же ревел в Совете:
— В чем наша сила, что мы на подушках спим, как при мирном времени?..
Вишняков не отвечал прямо. Во всех своих речах говорил о силе, которая «зовет людей в шахту и держит Черенкова на почтительном расстоянии от Казаринки». По этим речам судили, что он рискует. От организации обороны не отказывается, но и не видит необходимости заниматься одними военными делами и приостанавливать работу шахты. Настолько ли умен, чтоб рисковать так смело? По Казаринке пошел слушок: «Зарывается Архип, метит в генералы, а не справляется и за взводного…»
Ференц Кодаи принял эти слухи за отголоски какого-то кризиса в Совете. Он позвал Вишнякова в бараки, чтобы оскандалить перед военнопленными.
— Как вы, большевики, — спросил он у только что вошедшего Вишнякова, — будете исчислять ренту с земли? Землю вы забираете у крупных владельцев. Крупные владельцы выплачивали ренту. Кто же теперь будет выплачивать ренту, если земля принадлежит народу?
Вишняков мельком посмотрел на лицо говорившего. Такое лицо, барски отглаженное, раньше бы отвернулось от шахтера. А теперь — терпит. С чего бы? Вишняков взглянул на окружавших его военнопленных. Они смотрели на него, как, бывало, невесты смотрят на будущего жениха — куда пошел да что сделал. Промахнись малость, не так повернись — и пиши пропало. Значит, до этого они говорили о нем? Подсечь норовит, враг проклятый! Где-то дознался об этой «ренте»…