— И то правда! — тоже улыбнулась Катерина и подумала, что зря раньше с опаской поглядывала на сотника.
Почему-то сразу припомнился день, когда его варта въехала на взмыленных конях в Казаринку. Сверху сыпалась белая крупа, падая на спутавшиеся гривы, на башлыки, на сбитую морозцем землю, на конский помет, на покосившиеся крыши землянок. Позванивали болтавшиеся на боках шашки. Холодно постукивали копыта. От вида вооруженных конников на душе было смутно. Шахтеры провожали их молчаливыми взглядами. А Катерина заметила обтрепавшиеся края шинели у головного и вскричала:
— Обносился, а генерала из себя корчит!
Головной зло посмотрел на нее, пришпорил тонконогого коня, поднял его на дыбы, а потом поскакал по пустынной улице.
— Обидчив! — сказала Варвара.
— А на транду нам его обиды! — зашумела Катерина. — У нас своих обид полные пазухи. Небось есть будут просить да исподнее стирать заставят. Знаем мы эту вшивую армию!
Следом за конниками проехал обоз с мешками. Прогнали десяток годовалых бычков.
— Свои харчи имеются, — не то одобрительно, не то с досадой сказал Аверкий. — Будешь еще у них просить, — подмигнул он Катерине.
Истинно, сбылось Аверкиево пророчество — от сотника Катерина иногда получала продукты. А замириться пришлось с ним и подавно. Двор, где расположилась варта, был недалеко, Катерина ходила туда то за тем, то за другим. Вартовые кололи ей старые шахтные стойки и дважды подвозили уголь на своих конях. Катерина иногда стирала ихнее, присоединяя к тому, что брала у пленных. Пленным еще стирала Стеша Земная, тихая безответная девка. Она могла взять и Катеринину долю. Так что у вартовых Катерина брала, не боясь лишиться заказов в бараках.
Сотник избегал просить ее об услугах. С ней был учтив. И заходил вечерами в гости. Катерина обычно звала еще кого-нибудь: все же нехорошо с ним одним оставаться. «Небось и ласков, шельмец — думала она, — к любой бабе подкатится, а потом бросит. Думай тогда о нем, черте. Да и Архип не простит…»
А сегодня решила никого не звать. Или тоска источила ее осторожность, или обидел ее Вишняков, или поозоровать захотелось…
— Чего нам думать-гадать! — воскликнула Катерина, как на гулянках восклицают: «Есть время плакать, есть и веселиться!» Подняла занавеску, закрывавшую полку, я поставила на стол бутылку самогонки и миску с пирогами. — Из вашей муки…
— Наша ли? Мы давно не молотили и не мололи, — ответил сотник, придвигаясь к столу. — Живем на шее…
— Не бойтесь правду себе говорить.
— Солдатчина ленива. Кони под седлами, а не в упряжи.
— А ведь верно! — Ей понравилось, как сотник говорил о солдатчине. Такого, который осуждает солдатское безделье, не грех и угостить: может оценить чужой труд.