— Ладно у вас получается.
Сотник опустил глаза, принимая похвалу. И это пришлось по душе: «Все ж не огрубел, застенчив».
— Для вас хочется поспивать, — сказал сотник, загоревшись хмельным желанием петь. — А так я не часто…
А вже третій вечір, як дівчину бачив.
Ходжу біля хати — її не видати…
«Долго не баловал бы песнями», — все же решила Катерина, подумав, что было бы, если бы они зажили вместе.
С тех пор, как не стало Силантия и разладилось у них с Вишняковым, у Катерины нет-нет да и мелькала мысль об устройстве своей жизни. Петров захаживал, но тот все больше беспокоился, где бы отыскать затишек для выпивки. Сутолов несколько раз заглядывал — скучноват и груб к тому ж. Военнопленные заходили. Особенно часто — поляк Кодинский. Катерина и к нему приглядывалась. Поляк учтив, ласков, но чужой. Не могла она привыкнуть к тому, как он брал ее руку и тянул к губам, чтобы поцеловать. Уж лучше б прямо полез целоваться, не хитрил. Иногда, томимая ожиданием, Катерина готова была смотреть на мужиков, как смотрели ее сверстницы, молодые солдатки, — любой ко двору. С выражением страха на лице, точно боясь, чтобы ее не ударили, она, бывало, шла слушать, как играют на губной гармонике пленные. Не музыка ее звала, а что-то другое. Потом прогоняла от себя это «другое», понимая, что она не сможет, как Пашка, сойтись не любя.
Печально пропевший сотник все же вызывал любопытство. Не пришел же он к ней, чтобы пожаловаться на трудности походной жизни. А вдруг он ее любит? Тогда надо решить, как должна она поступить — отказать сразу или воздержаться. Лучше не отказывать: Архип узнает — задумается, потоскует, а там, гляди, попросится в дом…
— Для вас, — повторил сотник, закончив петь.
— Для меня чего же песни петь, не такая краля, — задорно сказала Катерина, вдруг пожелав, чтобы сотник что-нибудь сказал о ее красоте.
— Нэбо сэбэ нэ бачыть, якэ воно гарнэ.
— Ой, небо! — воскликнула Катерина, краснея от удовольствия. — Такое придумаете!
— Побей меня бог! — сказал сотник, приложив руку к груди.
Катерина опустила голову.
— Так и загордиться можно, — сказала она.
— Красыва, гарна молодыця…
— Жизнь походная, как вы говорили, чему только не научит, — строгостью решила она остановить сотника. — Небось своя гарна молодица дожидается вас дома.
— Нема дома молодыци…
«А ведь сказать дальше может: „Иди ко мне в жены…“» — холодея, подумала Катерина.
К этому она не была готова. Растерявшись, почему-то стала вспоминать, как было первый раз с Силантием… Начиналось лето. В безлунные ночи некуда податься. Архип уехал, ничего не сказав. Никто не приходит, никому не нужна. И вдруг поздним вечером, когда шахтеров ожидают со смены, встретилась в переулке с Силантием. Он был под хмелем и потому смело сказал «Люблю тебя, Катька. Решу себя жизни, если не пойдешь за меня». От него несло самогонным перегаром, горьким мужским потом и табаком. Катерина хотела бежать, но что-то не давало ей сдвинуться с места. Силантий обхватил ее за плечи сильными руками и повел за околицу. Она могла бы оттолкнуть, побить его. А сил не было. В ушах что-то звенело, безумно колотилось сердце, а внезапно овладевшая ею мысль о неизбежном отобрала последние силы. Она только потом била его со страшной злостью, била тупо и отчаянно, плача от ужаса и отвращения.