Он до хруста сжал кулаки, изменяясь в лице.
— Что же у вас есть? — спросила Катерина.
В одну минуту исчез прежний неторопливый и степенный человек, которого она слушала с приятным беспокойством, потому что он говорил о ее красоте, и появился другой, с неподвижным, окостеневшим лицом.
— Вам не надо знать, — махнул он рукой.
— А может, и нужно, — начала настаивать Катерина, желая теперь непременно выполнить просьбу Вишнякова. — Женщина я одинокая, безмужняя, мне надо знать, кто и когда сымет солдатские сапоги, чтоб для него другую, домашнюю обувку приготовить.
— Вам очередь не придется занимать, — опять попытался заговорить сотник о ее красоте.
Но это уже не подействовало.
— А может, я об ком-то одном думаю…
Сотник встал.
— Чего встаете? Или надоело угощаться?
— Желаю послушать, кого ждете.
— Мне нужно знать, я не девка, — усмешливо глядя на него, сказала Катерина. — Будете тут оставаться, тогда я, может, об вас подумаю.
— Чего же нам не договориться сейчас, — приблизился он к ней, — сами себе хозяева.
— Солдаткой опять стать? — отступила она. — Был один — хватит!
— Не век мне в солдатчине оставаться. Есть куда деться — земля, хата. Возьму с собой…
— Это девки верят, когда им постоялые жениться обещают.
— Возьму — на кресте поклянусь.
— Куда? В казарму?
— Не век, говорю, в казарме, — упрямо подступал к ней сотник.
— Когда же у вас служба кончится? — выпытывала Катерина.
— Может, через неделю выходить будем… Ждем приказа полковника… От Каледина сюда отряд придет — земля эта не наша.
— Когда приказ об отступлении будет?
— Ждем, — зашептал он. — У меня есть фаэтон, посажу тебя, и прощай Казаринка! Правду говорю, не обманываю…
Он пытался обнять и придвинуть ее к кровати.
— Глянь, страсти какие! — увернулась Катерина. — Сапоги хоть сыми, постель у меня чистая… Обожди меня.
Она выскочила на улицу и побежала к маркшейдерскому дому, куда недавно перешел Совет. Впереди, в морозных кругах, светился месяц, лицо обжигал ветер, под ногами скрипел подсушенный морозом снег.
Вишняков встретил ее вопросительным взглядом, в котором Катерина не отыскала для себя ни одной ласковой крупинки. Сев на пожелтевший плетеный стул, она только теперь подумала, как дорог ей этот голубоглазый человек с исхудавшим лицом и побитыми сединой кудрями.
— Выступать собираются, — сказала она, пригибая голову под его взглядом. — Ждут приказа полковника. От Каледина сюда отряд должен прийти. Выходит, не ихняя это земля. Нет у них мысли хозяйничать на ней и выступать против шахтеров…
Катерина медленно подняла голову. Вишняков глядел на нее дико расширившимися глазами. «О чем подумал, сердешный…» — пронеслось у нее.