— Они уже сделали это.
— Нет, пока речь идет о рабочем контроле, а не о полном изъятии собственности…
Дитрих начал подробно и терпеливо рассказывать Каледину о декретах, принятых советским правительством. Необходимость этого огорчала: генерал, единственный человек, который мог выступить против Совнаркома с военной силой, не знал и не хотел знать своего противника.
— Для моих разъездов мне необходим честный и храбрый офицер, — попросил Дитрих в конце разговора.
— Зачем?
— В дальнейшем нам, вероятно, придется поддерживать связь.
— Обратитесь к генералу Алексееву, он собирает людей в Добровольческую армию…
Каледин скучающе зевнул. Дитрих поспешил с ним распрощаться. Он отправился на вокзал, где стоял его поезд и куда должен был явиться Феофан Юрьевич Кукса.
…Вечером Дитрих ужинал с Родзянко в ресторане. Старый думский деятель не потерял прежнего вида. Был одет в отличную пару, гладко выбрит, надушен, словно через несколько минут ему предстоял выход на думскую трибуну с важной речью. «А речей-то, наверно, произносить не придется», — подумал Дитрих, рассеянно отвечая на вопросы об общих знакомых.
— Что же городской голова Шредер?
— Бунтует.
— А Шингарев?
— Требует предания суду служащих городского самоуправления за то, что они согласились сотрудничать с Военно-революционным комитетом.
Не заметив иронии в ответах Дитриха, Родзянко начал жаловаться:
— Сколько раз я настаивал: стянуть в Петроград верные войска, поставить надежные караулы. Смешно ведь — Зимний дворец охраняли разгульные амазонки мадам Тырковой…
Дитрих посмотрел в сторону ресторанного зала. Зал был полон военных, хорошо одетых штатских и пьяно хохочущих дам. В дальнем углу сидела группа офицеров и что-то пела, — за шумом нельзя было понять, что именно. Возле уха гудел Родзянко. Он тоже мешал. Дитрих наконец расслышал слова песни:
Удалые молодцы, все донские казаки,
Да еще гребенские, запорожские,
На них шапочки собольи, верхи бархатные…
Недалеко в одиночестве сидел полковник с мрачным продолговатым лицом, с фронтовыми погонами. Он пил из маленькой рюмки и презрительно поглядывал на поющих.
— Вы не знаете, кто это? — указал глазами на полковника Дитрих.
— Здесь сидит вся Россия!
— Допустим…
— А поют донцы и запорожцы. Я вижу второго адъютанта Каледина и представителя главнокомандующего войсками Украинской республики. Вас интересуют эти личности?
— Нет, не очень.
— Да, конечно, — угрюмо произнес Родзянко, недовольный тем, что Дитрих его почти не слушает.
— Интересно это единение казачества, — сказал Дитрих, заметив недовольство Родзянко и возвращаясь к беседе. — Оно, кажется, уходит в далекое прошлое?