В той жизни он питался в лучших ресторанах и, хотя в сущности не был привередливым, но положение обязывало, и он заказывал самые изысканные блюда, но по старой привычке относился к ним не как к шедевру кулинарии, а как к топливу для организма. Со стороны казалось, что он - старый избалованный и пресыщенный всем маразматик. А ему просто нравилась простая и сытная кухня его молодости и на все ресторанные изыски он смотрел как на неизбежное зло, сопутствующее его положению олигарха. Ну не нравились ему блюда, когда ешь и гадаешь: из чего же оно приготовлено? Сейчас же он вновь чувствовал вкус как к жизни, так и к еде. Ну а свежайшая дичь, замаринованная на лесных травах, да вприкуску с ароматным таежным воздухом – мало, что может быть вкуснее. Так сказать – экологически чистый продукт.
Мясо почти поспело и когда он взял на пробу один кусочек, то дало чистый сок без крови, который заполнил рот и вызвал довольное урчание желудка. Пора обедать, или скорее ужинать, так как за всеми хлопотами он и не заметил, что время уже склонялось к вечеру. Тут и раненая проснулась. Он услышал шебуршание в шалаше и заскочив туда, обнаружил, что женщина пытается встать. Ну это она явно рано еще. Кое как, где невнятным мычанием, где жестами, выяснилось, что она хочет в туалет. На минуту он растерялся, но немного подумав выбрал самый большой кусок материи, сложил его несколько раз и подсунул под нее. Ну а что делать? «Утки» у него не было, клеенки тоже, о памперсах оставалось только мечтать. Так что жестами предложив ей не стесняться, сам вышел из шалаша. Видимо нравы в этом мире были попроще, потому что уже через минут пять женщина позвала его и особо не чинясь подала ему мокрую тряпку. Он, тоже не кривя лицо, брезгливость он потерял еще в тринадцать лет в той жизни, когда пришлось ухаживать за больным отцом, взял тряпку и побежал к ручью. Там положил тряпку на мелководье, так, чтоб ее омывало слабое течение, придавил камнем, не хватало еще потерять ее, и так вещей никаких нет и сполоснул руки. К шалашу прибежал как раз, чтобы погрозить пальчиком раненой, которая вознамеривалась выползти из шалаша. Уложил ее обратно на ложе, успокаивающе погладил по плечу. Затем сбегал, сорвал пару лопухов, наложил на них готовый шашлык и с торжественным видом занес в шалаш.
Женщина улыбалась. Улыбка удивительным образом красила ее и делала моложе. Сейчас он не дал бы ей и тридцати лет. Даже неяркий румянец на, прежде бледных от кровопотери, щеках появился. Мясо пошло на «ура». Правда много она не съела, видно сказывалась еще слабость от ранения и легкое сотрясение мозга, но зато он оторвался по полной. Так что спать ложился с животом, вздувшимся, как барабан.