— А ведь он мог утонуть на своем корабле? — спросила она, когда я парковался у цирка.
— Маш, да что ты такое говоришь! Он ведь твой папа.
В ответ она только негодующе фыркнула.
Я промолчал.
— Но ведь не утонул же, — сказал я, когда мы уже вышли из машины. — Значит, придется как-то с этим жить.
— Не хочу! — Машка топнула ногой. Попала в лужу, брызги разлетелись веером.
— Блин! — сказал я, глядя на ее колготки и полу своей куртки. — Машка, зараза! Что ж ты творишь-то!
Она, не извинившись, повернулась спиной и шагнула на тротуар. Я взял ее за руку.
— Вон он, — мрачно сказала Маша.
Аркадий курил на крыльце, завидев нас, он бросил сигарету и спустился на несколько ступенек.
— Привет. Ты куришь? — удивился я.
— Привет. Иногда, — ответил он. — А так, вроде бросил.
— Здравствуй, — улыбнулся он Маше и попытался погладить ее по голове. Машка вывернулась, прижалась ко мне и вместо приветствия зло сказала:
— Только не надо меня трогать!
— Маша! — воскликнул я. — Скажи папе «здрасьте». Тебе что, пять лет? Так отвечаешь.
— Десять, — буркнула Машка под нос и еще тише сказала: — Здрасьте.
— Что? — спросил я. — Ничего не слышно.
— Здравствуйте! — глядя на меня, громко и почти по слогам произнесла Маша.
— Ну, вот, молодец. Сразу видно, вежливая и воспитанная девочка, — похвалил я.
Машка фыркнула, а Аркадий только бровью повел.
В цирке я посадил Машу между нами, она демонстративно взяла меня за руку. В середине первого отделения Машка громко зевнула и сказала:
— Да ну, фигня какая-то. Может, пойдем отсюда?
— Подожди, — ответил я, — во втором отделении тигры и слоны, давай посмотрим.
В антракте Аркадий попытался угостить нас в буфете. Он взял целую тарелку бутербродов с красной икрой. Машка вяло сжевала один, половину второго недоела, сказав:
— Икра плохая, к зубам липнет.
Икра, действительно, была чуть подсохшей. Со вчерашнего дня, что ли, осталась.
— Капризная девочка, — сказал Аркадий, когда Маша ушла в туалет, и мы остались одни. — Такое впечатление, что ты ее не воспитывал, а баловал, как мог.
Я кивнул.
— Как мог, — и развел руками. — А что было делать? Сирота, кто ж ее еще баловать-то будет.
Аркадий промолчал, а я продолжил.
— А вообще она приколистка. У нее в школе было задание нарисовать своих родителей. Так она нарисовала меня с ремнем в руках. Я в жизни ее не то что ремнем, подзатыльника не дал. Просто мы видели «Ералаш», там отчим в качестве угрозы повесил ремень на стену, на гвоздь. И когда Машка что-нибудь набедокурит, я всегда кричал: «Где ремень?»
Я усмехнулся.
— Она говорит: «Я просто пошутила». Приколистка, блин, — повторил я. — В школу вызывали, в опекунский совет сообщили. Еле оправдался, хорошо, что у меня с инспектором отношения неплохие сложились. Защитнички детей, блин.