Дрожащими руками я беру со стола одну из фотографий. На ней мы с Сетом всего несколько часов назад. Я прижимаюсь к нему, заглядываю в глаза, улыбаюсь – все как просил отец. Но Сет вовсе не выглядит счастливым. Губы поджаты, а ладонь стиснута в кулак. Как я этого не замечала? Хотя нет, все я замечала. Просто проще было отмахиваться от этих мыслей. Есть одна фотография, на которой Сет выглядит довольным и раскованным. На ней он разговаривает с Либби. Я рву эту карточку на части и всхлипываю. Потом я срываю с шеи цепочку, которую он мне подарил, и швыряю ее в мусорное ведро.
Загорается свет на лестнице.
– Рейко? Что это ты дома? Я думал, ты останешься с ночевкой у подружки?
Папа зевает и трет глаза. Потом он замечает, в каком я состоянии.
– Рейко! Что случилось?
Он сразу бросается меня обнимать, прижимая к себе, как будто я маленький ребенок. Много лет он так меня не обнимал. Я плачу не переставая.
– Рейко, Рейко, что с тобой? У тебя что-то болит? Нам нужно кому-то позвонить?
Я глубоко вздыхаю, содрогаясь.
– Я… я нормально. Ничего не болит.
Физически – нет. Я знаю, что папа спрашивает именно об этом. Слыша мои слова, папа весь обмякает от облегчения.
– Так что же тогда случилось?
Он ведет меня к дивану и протягивает мне пледик, который бабуля связала мне, когда я была совсем маленькой.
– Я сейчас приготовлю нам чаю, но сначала расскажи мне, в чем дело.
– Сет…
Папа напрягается.
– Сет что?
И впервые за всю свою жизнь я замечаю, как злость затуманивает добрый папин взгляд. Тогда я начинаю понимать, что быть брошенной – это не самое плохое, что может случиться с девушкой в ночь Королевского бала.
– Сет порвал со мной, – говорю я. – Он… бросил меня.
И теперь, когда я произнесла это вслух, вся ситуация кажется более реальной и… такой глупой. А я сижу тут, все глаза выплакала из-за нее. Я знаю, что у девушек бывает куда больше поводов для слез. Папа поднимает мой подбородок, чтобы я смотрела ему в глаза.
– Рейко, – говорит он, – этот Сет – просто дерьмо.
Из уст папы это звучит так неожиданно, что я начинаю хихикать. Отец никогда не ругается.
– Ты же только сегодня с ним познакомился, – произношу я сквозь икоту и смешки.
– Верно! Но мне стало ясно, что он дерьмо. Ты, – папа снова обнимает меня, – лучше его, Рейко. Ты и сама это знаешь. Я это знаю. Он это знает. Да все это знают.
Затем папа хмурится:
– Как я уже сказал, он дерьмо.
– Спасибо, – говорю я. И смех, и слезы начинают утихать.
– Я заварю нам чайку.
Папа идет в кухню и вдруг останавливается около стола, на котором разложены фотографии нас с Сетом. Он резко меняется в лице: