«…Лед слез, не явленных -
По минованью нужд!»
Разочарование — вот самый страшный яд и самая тяжелая болезнь, от которой труднее всего оправится. Иногда оно убивает. Редко тело, чаще душу. Чаще часть, — и очень важную часть, каким бы сильным человек не был. То, благодаря чему мы умеем мечтать и верить, и стремиться к мечтам, и воплощать веру… Умеем любить.
Раньше Аман как-то не задумывался о подобном, а нынче просто не ощущал себя способным на такие чувства. Да и не очень хотелось испытывать их, зная, что окончание неизбежно и чем оно оборачивается.
Во всем остальном юноша своего господина принял: смирившись умом и постаравшись понять сердцем, признав, что тот не просто сильный, умный, волевой мужчина и владыка, но достойный человек. Дни шли за днями, складываясь в недели, миновал месяц, а князь Амир помнил о данном рабу слове. Не только не торопился гневаться на упрямство невольника, тащить наложника на ложе, но и в другом смысле не провоцировал на новые истерики. Время проходило для юноши на удивление спокойно: в занятиях, чтении, беседах с лекарем Фархадом, тоже бывшим в библиотеке частым гостем, почтенным Сафиром, вечера занимала неизменная партия шахмат, от которой князь отказывался редко — лишь когда бывал очень занят или отсутствовал вовсе.
Мужчина относился к нему исключительно мягко, с терпеливым вниманием, не отменявшем уверенной властности, но Амани наконец успокоился совершенно: чтобы не задумал князь Амир на его счет, насилие и принужденная покорность со всей очевидностью его не привлекали. И значит, глупо было провоцировать его очередной дерзостью, и отвечать на великодушие неблагодарностью.
Но и только! Аман не избегал своего господина, не срывался на бесполезный вызов, обращаясь к хозяину с почтительным уважением, однако решение оставалось твердым и падать в чьи бы то ни было объятья — юноша не намеревался, хотя и понимал, что равновесие не может длиться вечно. Господин его не тот, кто легко отступает от задуманного.
Что ж, в оценке Аман как всегда не ошибся, а вот об обещанном подарке попросту забыл, причем почти сразу — и без того было о чем поразмышлять.
Кроме того, обделен он не был. На хлебе и воде его не держали, из одежды простые рубашки со штанами, само собой вопросов не вызывали, как и парочка кафтанов — не мог же Амани разгуливать по цитадели в прозрачной кисее из отставленного сундучка! Тонкое полотно и богатая, но нежная вышивка тоже не удивили — как-никак, он не чья-нибудь, а княжеская причуда. Однако к его гардеробу то и дело прибавлялись красивые туфли с незнакомым интересным рисунком, удобные сапожки — юноша подозревал, что мерки были сняты в первый же день, пока он был без памяти, — несколько дивных поясков, шелковые нижние рубашки, и шитый по вороту золотой нитью роскошный бишт… Появись Аман во всем этом великолепии — его самого можно было запросто принять за принца!