Без всяких усилий этот шаг получился таким, будто юноша вел в танце, и тем оглушительнее стал контраст, когда разъяренный парень не успел среагировать на легкое и гибкое движение, споткнулся и звучно пересчитал ступеньки лестницы, в начале которой стоял Амани.
С минуту царила потрясенная тишина. Аман, издевательски выгнув бровь и сложив на груди руки, наблюдал за развернувшейся внизу душераздирающей картиной, всем своим видом олицетворяя снисходительное неодобрение. Даже Бастет заинтересовано принюхивалась, чинно усевшись на верхней ступеньке и обернув лапы хвостом.
Донесшаяся брань и стоны вывели из оцепенения Сахара и Луджина, и они бросились к роковой для Масада лестнице. Замерев на миг рядом с Амани, от увиденного парни в голос охнули, добавив сильных выражений и от себя, а потом, забыв о ссоре, сбежали вниз, чтобы помочь неудачливому гордецу. Когда они уже все вместе добрались до старого Фархада, седые брови почтенного врачевателя в своем стремительном движении едва не скрылись под тюрбаном.
— Что произошло на этот раз? — поинтересовался у каменно невозмутимого юноши лекарь, пока Сахар собирал все, что могло ему понадобится для сломанной ключицы беспрерывно и однообразно ругавшегося Масада.
— Он предлагал проводить меня до покоев, а сам не способен даже сойти по ступенькам, — без ложных угрызений совести, Аман безмятежно забил последний гвоздь в крышку гроба, небрежно передернув плечами.
Повисло ошарашенное молчание, даже ругательства прекратились. Первым сдавленно хихикнул Луджин и буквально вылетел за дверь. Сахар давился, но мученически терпел, пока Фархад грозно качал головой, вздыхал с укором, а тем временем новость, что Ас-саталь, красавец, преподнесенный князю в качестве наложника, спустил оскорбившего его наглеца с лестницы и сломал ключицу, в мгновенье ока облетела крепость. Тем более что пока они шли, их видели многие, и утаить происшествие было все равно что прятать в мешке шило. Бедняга Масад стал посмешищем, и говорят, что сам Амир смеялся до слез.
* * *
Аман пока не мог сказать к лучшему или к худшему обернулось его «знакомство» с Масадом, и это его несколько нервировало. Однако юноша особо, не печалясь, быстро пришел к выводу, что определенная слава для него только кстати, а повести себя иначе — было противно всему его существу. Он бросал и бросает вызов куда более серьезным противникам, чтобы покорно сносить хамство какого-то недоноска, которого при рождении Аллах обделил даже инстинктом самосохранения — за ненадобностью.
Очередное ходячее доказательство тому, что происхождение еще не делает человека априори воплощением всех добродетелей, и тот, кто думает иначе — пребывает в опаснейшем из заблуждений!